- Ну объясни сыну, что его мать не фея, а злая ведьма, - проговорила Полина, по-прежнему опираясь о стену.
- Ключевое в этом предложении – мать. Я жалею о том, что сделал при разводе. Слышишь? Ладно я… к нему – вернись.
- Так всем будет только хуже.
- Да куда уж хуже, - медленно ответил Стас, и она почти видела, как он растирает лоб в вечном жесте усталости и сомнений. – Ладно. Я все понял. Позвоню потом.
- Да, хорошо, - она отлепилась, наконец, от стены и открыла глаза. Ничего не изменилось. В трубке – Стас. За стеной – Мирош. Один хочет от нее всего, другой ничего. И никого не волнует, чего хочет она сама. Полина вздохнула. – Ты… ты передай Лёне привет.
- Вечером сама передашь, когда будешь дома. Поговорите по телефону. И только попробуй… только попробуй, я ему сейчас скажу, что ты позвонишь, - процедил он. – Пока, Полина.
Стас сбросил вызов, а она повернулась, чтобы войти обратно в студию, вряд ли понимая, что там сейчас происходит, но представляя со смешанными чувствами предстоящий вечерний разговор, от которого не отвертеться. И зря. Потому что не успела толкнуть дверь в зал, как та распахнулась, и перед ней оказался Мирош – бледный, взъерошенный и злой.
Несколько секунд он молча буравил ее взглядом, в котором легко угадывалось такое бешенство, какого она никогда в нем не подозревала. А потом, видимо, взяв себя в руки, он ядовито процедил:
- Тебе, Зор… Штофель, из Министерства культуры звонили, да?
- Из Администрации Президента, Вань, - вяло огрызнулась Полина и нырнула в открытую дверь.
* * *
Иван сам не понял, как доехал до дома и ураганом ворвался в квартиру. Под ноги бросился кот – черный хромой бродяга из приюта, чудом оставшийся живым, никому не нужный и никем не любимый. Прямое вещественное доказательство человеческой жестокости, сейчас он чуток пришел в норму, вопил и требовал жрать.
- Заткнись! – рявкнул Мирош животному и ломанулся в кухню, на ходу разбрасывая кроссовки, куртку, перчатки и параллельно превращая собственное жилище в свалку.
Раковина. Кран. Холодная вода.
Через мгновение эта вода лилась ему на затылок – сам себя окатил, застыв над сливом, отфыркиваясь и пытаясь остыть. А она забивала глаза, ноздри, мочила футболку и волосы. Иван часто дышал ртом и уперто не вылезал из-под струи. Как будто бы это должно было помочь. Проще себя в морозильную камеру запихнуть. Кай несчастный.
У этого Кая мозг пылал, субстанция под кожей, которой сочатся раны, – кипела. И он не знал, как унять жжение, охватившее все его существо.
