Теперь – был пуст, если не считать единственной строчки. В самых лучших городах пахнет морем. Ее он повторял раз за разом, пробуя на вкус, и пытался научить пианино проговаривать следом. Пытка инструмента и пытка себя самого. До тех пор, пока пальцы не пустились в извечный путь по клавишам, по знакомой последовательности черных и белых. Следом за мелодией, которую единственную разрешал себе иногда извлекать из воспоминаний. Пусть будет частью его.
Когда за окном забрезжит рассвет, наступает самое время для того, чтобы начать распеваться. Но вместо этого тихо, полушепотом он произносил текст «Второго Рождества». Море одно. Небо одно. Берега разные. Промерзшие до самой сердцевины берега.
А ресторан открывается неукоснительно в 7:00 – для внутреннего пользования, чтобы накормить постояльцев. И к тому времени, когда зал начнет заполняться людьми, узнаваемое лицо за пианино возьмет последний аккорд и ретируется, пока его не успели облепить даже те, кому он нахрен не сдался. Впрочем, чей-то день сегодня, одиннадцатого марта, определенно станет чуточку лучше от того, что успели застать до завтрака – пусть и всего на несколько минут.
Жизнь в районе Саммерхилл за океаном многое изменила. Там Иван Мирош был никому не известен. Странное чувство – бродить по улицам и знать, что никто не оглянется и не бросится следом – просить автограф или вместе фотографироваться. Еще один этап детоксикации. Он перестал нуждаться в славе как в допинге. Популярность ради популярности перестала видеться необходимой, как новая доза. За океаном к нему вернулась способность делать музыку, а не бизнес.
И все же два дня назад они подтвердили статус самой популярной рок-группы страны на концерте 8 марта. Два дня назад он вспомнил, каково это – снова играть звезду. Для того чтобы сегодня есть свою яичницу с ветчиной и томатами в номере, а не с народом, выползшим кормиться на шведском столе. И запивать завтрак кофе – крепким и без сахара. День начался настолько рано, что еще попробуй продержись до вечера.
В восемь утра Иван уже сидел в приемной заведующего кардиологическим отделением городской клинической больницы и пил вторую пайку кофе – слабого, кислого, дешевого. Его не спас бы даже сахар или сливки. Прости, Старбакс.
Медсестричка, молодая женщина немного за тридцать, снабдила Мироша большой чашкой и упаковкой печенья и сейчас бдела, демонстративно вперив взгляд в экран компьютера, видимо, полагая, что он не чувствует, как она то и дело высовывается из своего окопа, чтобы в очередной раз бросить на него взгляд. И в глазах ее явственно читалось: «Я точно не сплю?»
