- Все, - улыбнулась Зорина, убрала телефон и попросила: – Забросьте меня в «Шоколадницу»? Я недолго. Потом не знаю, когда выберусь. Оттуда сразу к вам. А, Поль?
- Конечно, мам, - отозвалась Полина. – Хочешь, попрошу Стаса, и мы приедем завтра к тебе?
- Шутишь? Конечно, хочу!
- Хорошо, - Полина дежурно поцеловала сына в щеку и поставила его на землю. – Поехали?
Они погрузились в дочкину машину и рванули с места. Стас по-прежнему жил за городом. И, кажется, уже не один. Куда он подевал свою новую пассию на время приезда бывшей, никто не интересовался. Но эти выходные они действительно могли провести как семья, без посторонних. Это одновременно и пугало, и радовало Татьяну Витальевну.
Радовало, потому что только при Полине она могла видеть внука. И это создавало видимость нормальности, которая напрочь исчезла из их дней.
Пугало, потому что любая видимость сквозила фальшью, которая мучила ее собственного ребенка. А видеть отчаянно жмущегося к ней, похожего замерзшего щенка, Лёньку было страшнее всего.
А еще она знала точно – пожелай того Плюшка, они и были бы семьей, как раньше. Стас принял ее пять лет назад после Ивана. Принял бы и после развода. Однако по-прежнему большой вопрос, было ли это «как раньше» для Полины так же значимо, как для Штофеля.
В этом месте мысли Татьяны Витальевны приобретали совсем печальный оборот, и она торопливо заталкивала их поглубже, чтоб не заставляли дергаться уголок губ, как всегда происходило, когда нервничала. Ей и без того нервов хватало.
- Остановишь на углу, я дальше сама, - попросила он, вынырнув из своего тревожного состояния.
- Может, тебя подождать? – спросила Полина, останавливаясь у обочины.
- Нет, я доберусь, не волнуйся. Возьму такси.
- Хорошо, - согласилась Полина и обернулась к Лёне. Тот, как воспитанный мальчик, махал «Пока!». Татьяна Витальевна ласково ему улыбнулась, подхватила свой клатч и выпорхнула из машины. Потом проводила ее взглядом – Полина сразу рванула дальше, лихачка.
А сама Зорина пыталась перевести дыхание, которое неожиданно стало перехватывать.
Оглянувшись по сторонам, она подумала, что даже эта улица, по которой ей нужно пройти на встречу с Димой, почему-то кажется ей незнакомой. Каждым камнем брусчатки и каждым кирпичиком домов известная ей дорога с любимым магазином – сейчас не знакома. Помнила ее глазами и разумом, но не сердцем.
Потому что здесь она бывала только одна. Потому что всю жизнь она только одна. Потому что не деленное на двоих – всё теряет свое значение, теряет важность, очертания, вкус. Потому что она никогда не делила воспоминаний на двоих. У них и свиданий-то не было. Сразу в омут.
