- Прямо в больнице?
- Ну вы же из нее выйдете, - рассмеялся Мирошниченко.
- Хорошо, хорошо. Будут тебе фото. Неужели нет до сих пор?
- Таких – нет.
Она судорожно прижала ладонь к горлу и, вглядываясь в окно на другом конце больничного коридора, за которым все еще светило солнце, хотя время шло к вечеру, отсчитала несколько ударов своего сердца.
- Я сфотографирую. И где-то через час приеду, договорились?
- Я буду ждать, - сказал на прощание Дмитрий Иванович.
Таня кивнула куда-то в собственное безвоздушное пространство. И отняла телефон от уха. Мирошниченко уже сбросил. Ей оставалось только пялиться на экран и пытаться унять дрожь в руках. Одному богу известно, как она выдержала этот разговор.
Пять лет молчания – и вот оно снова. Никуда не делось. Если не делось за двадцать, то на что можно рассчитывать теперь? Медленно, как сомнамбула, она двинулась по больничному коридору в VIP-палату, где лежал Лёнечка и где сейчас его собирала Полина. Елену Петровну отпустили – нянек и без нее достаточно. Стас Штофель должен был ждать их у себя дома. А Зорина совсем забыла за эти пять минут, зачем и для чего. Димка всегда выбивал у нее почву из-под ног и заставлял испытывать сумасшедшее чувство волнения и тревоги. Раньше она считала это помешательством юности и первой любви. Сейчас – чем-то, с чем ей просто приходится существовать изо дня в день. Даже когда годами не вспоминает.
Но что могло заставить его нарушить молчание, она не знала. И боялась даже начинать гадать, потому что, давши слово их не трогать, он не трогал бы без серьезных причин.
И от этого ей снова стало страшно.
Татьяна Витальевна толкнула дверь в палату и улыбнулась дочери.
- Галка звонила, - сразу, с порога сообщила она. – Передает привет и поздравления.
- Как она? – дежурно спросила Полина, складывая в пакет машинки сына. Лёня, уже одетый, усиленно ей помогал.
- Как всегда. Жалуется на невестку, - задумчиво ответила мать, глядя на дочь. И на внука. Будто бы искала в них сейчас что-то, что могло заставить ее думать, что этот приезд что-то значит. И понимала – не значит. Когда от нее самой осталась половина сердца – она отдала все оставшееся Плюшке. Выросшая Плюшка – не сумела того же сделать для сына. Либо у нее не было теперь и половины.
- Вы готовы? – наконец, спросила она.
- Готовы, - сообщил мальчишка.
- Молодцы! – в тон ему обрадовалась бабушка. – А мама готова?
Полина бросила быстрый взгляд на мать и кивнула.
- Ну и замечательно, - продолжала забивать паузы своим щебетом Татьяна Витальевна. – Тогда идем.
