Несколько групп-однодневок – на «Роксе» миксовали свежак и старые хиты. «Volens-nolens» - из последнего. То, что делал с ними Тарасик. Пожалуй, сейчас они – намба ван. «Мета» несколько уступила им позиции, но Мирош отдавал себе отчет в том, что сам виноват. И знал, что они обязательно вернутся на свое первое место. Вопрос времени и не больше.
Вайсруба перебила «Девочка…» Ну да, конечно, как без нее? Будто ничего другого нет.
Не студийная – живая запись. «День стадионов» - так обозвали субботнюю программу на радио, периодически вставляя отрывки из концертов.
- Заткнись! – в очередной раз рыкнул Мирош вновь разбушевавшемуся коту, делая звук погромче. Карамба рвался из переноски, расшатывая собственное равновесие на заднем сидении. При этом опять начинал покрикивать.
«А в столице одиннадцать часов…» - защебетала барышня из динамиков. И Иван перевел дыхание. До обеда еще дохрена. Зорина, которая Штофель, в пути. И, скорее всего, с бывшим еще не встретилась. Наверное, подъезжает. Вопрос только, как добирается. Машиной или поездом.
Если последним, можно было бы хоть расписание на сайте железной дороги проверить и попробовать угадать номер рейса. А вот представлять себе Польку на кофейном Инфинити мчащейся по трассе Киев-Одесса Иван даже не хотел. Вообще блондинка за рулем – это противоестественно и не факт, что не противозаконно. Там же все гоняют, как сумасшедшие, по этой трассе. А она? Она гоняет?
Иван понятия не имел, какой она водитель. Права у нее и раньше были, а за руль она не рвалась. Он до черта о ней сегодняшней не знал и не имел права знать.
Мирош сжал зубы и подъехал к зданию, где размещалась гостиница.
- Я забыл, где живу – я до черта привык к отелям, но я помню, как ты напоследок меня любила, - отстраненно проговорил он, повернулся к Карамбе, такому же, как сам, бесприютному, и добавил: - судьба у нас с тобой такая.
Затем вытащил переноску на свет божий, усиленно прогоняя настойчиво крутящиеся в голове мысли о том, что можно рискнуть и попробовать ей позвонить. В анкете, которая до сих пор лежала у него дома все это время, номер был. Можно же?
После вчерашнего? После достигнутого в один миг понимания, почему она пришла к нему снова? После спутанного, тугого, крепкого клубка чувств, который зародился в нем? Он ведь и правда не знал, что чувствует. Боль – потому что ей больно. Безысходность – потому что выхода из этого нет. Затравленность – потому что все еще продолжал его искать, бродя внутри себя, как в параллельной реальности. Сколько их было – его реальностей? И сколько будет? Отчаяние – потому что всего, что он натворил, простить нельзя. Она не простит, даже если когда-нибудь, не дай бог, узнает правду. И странное, дикое, ненормальное облегчение – она его не забыла! Она его помнит! Он все еще нужен ей! Такое по силе облегчение, что крышу рвало.
