- Ну, это-то сколько угодно, - не без облегчения выдохнул Леру. – Я найду его номер и назначу встречу. Надеюсь, этот герой сыпется в труху? Сколько ему? Лет пятьдесят-шестьдесят?
- Он молод, несколько прихрамывает и совершенно не в моем вкусе. С тобой никто не сравнится.
- Будем считать, что я поверил тебе. Через неделю собираюсь вернуться к вопросу нашего брака, - повел он бровью. Она же лишь подмигнула, вставая с кресла.
- Даже не пробуй, опять поссоримся, - проворковала Аньес. Наклонилась через стол, легко поцеловала его маслянистый гладкий лоб, оставляя заметный алый след. И торопливо собрала снимки Ангела-Калигулы в плотный бумажный конверт. – Пойду передам Уврару. Старый болван, полагаю, уже весь извелся, ожидая, когда я явлюсь. И придумывает, как бы меня проучить за то, что я прыгаю через его голову к тебе.
- А ты прыгаешь через голову?
- Что ты! Самый удобный путь – это через сердце. Или, в крайнем случае, через постель. И он это понимает, потому ничего всерьез не сделает.
- Тебя это не унижает?
- Я не мыслю такими категориями, Гастон, - пожала она плечами и направилась к двери. Уже стоя на пороге обернулась. Внимательно взглянула на Леру. Лысоват, сутул, похож на мешок с конским навозом. Некрасив. Даже жалок. Ей было противно долго оставаться с ним в одной кровати из-за его пота, запаха, частого дыхания и горячего мягкого тела. Потому она старалась пореже ночевать в его доме. Он мог давить на нее как угодно, мог угрожать ей, кричать, когда она выводила его из себя, но это он в ней нуждался по-настоящему. И, наверное, все понимал. Как только Аньес найдет путь к свободе от его влияния и покровительства, она сбежит. Унизительно? Да, сейчас она была унижена для того, чтобы работать там, где хочет. Это куда меньше того, как унижен Гастон, довольствуясь эрзацем, пусть ее стараниями и похожим на настоящие чувства. И именно его, этот эрзац, он так боится потерять, что отчаянно мечется между шантажом и потаканием ее капризам.
- Встретимся за обедом, - выдохнув, легко сказала Аньес.
- Да, да, - пробормотал Леру, придвигая к себе документы, разбросанные по столу.
- И Гастон… - тихо позвала она, чтобы в ответ он поднял глаза. – Паньез – бездарен и безграмотен. Он никогда не будет снимать так, как я. И он никогда не будет писать так, как я.
С этими словами она выскользнула из кабинета главного редактора и плотно прикрыла за собой дверь с тем, чтобы уже не возвращаться к этой теме.
