Так ничего и не добившись, Аня совершила третью глупость. Впрочем, вранье. Третью глупость совершала вовсе никакая не Аня. Ее своими руками творила Аньес де Брольи, вышедшая из здания МГУ и добредшая кое-как до ближайшего автомата. В тот момент она не думала, хотя должна бы была. Думать сил уже не оставалась. Сил достало лишь снять трубку, бросить монетку и набрать номер телефона, по которому она никогда не звонила, хотя всегда знала, что там ей помогут.
И снова она говорила, говорила, говорила, спокойно и взвешенно, без капли волнения в голосе, будто это ее и не касалось, совсем как переводила тому сероглазому А.-Р. – странно, единственное, что Аньес помнила, это цвет. От всего лица – один лишь цвет зрачков. Они у него и правда были серые, будто заплаканное, разобиженное на весь этот неуютный, непогожий мир ноябрьское небо. Зрелище странное посреди июля. Иногда ей мерещились другие такие же, но это случалось лишь в минуты, когда она не владела собой. Сейчас – владела. И плевать на то, как пылали виски. Подвергать себя потрясениям в шестьдесят два – фаталически неразумно. И все же, все крепче сжимая трубку пальцами с замечательным Зининым маникюром и несколькими кольцами, в ношении которых она не могла себе отказать, Аньес упрямо, лишенным эмоций примороженным голосом твердила: «Мне все равно, как вы устроите, но мне нужно поговорить с этим человеком. Единственный разговор – но дайте мне его. Я давно никому не нужна, меня не тронут. Вас тоже не тронут – до вас не дотянутся».
А потом повторяла: «Пожалуйста, Саша. Мне не так много надо. Только поговорить». Давила на него. Давила изо всех сил, зная, что у нее больше нет впереди всей жизни, как раньше. Той самой, что она видела во сне, искрящуюся яркими вспышками, которых ей никогда не забыть.
- Кушайте, давайте, кушайте, а то опять потом весь день будете спать на ходу, - вернула Аню на эту землю Зина, прокручивая колесико на радиоприемнике и добавляя громкости. – Уж не знаю, как там с чем другим, но хоть кофе в этом олимпийском дурмане напьешься.
- Зина, я полагаю, вот то, что ты мне в чашке сейчас наколотила – это не кофе, - вяло улыбнулась Аня. – И ты сама открытие смотреть будешь, не кокетничай.
- Как же! Индийский, растворимый! – протест против первого тезиса был слишком явный, как и игнорирование второго, весьма справедливого.
- Кофе, Зина, должен быть в зернах. Его жарят, мелят, а потом варят.
- Так я ж его и так и жарю, и мелю, и варю! Будто он от этого лучше становится. А тут в чашку насыпал, кипятком залил, красота!
