- Вам настолько отвратительно?
- Нет. Но если можно избежать, я предпочитаю избегать.
- Еще и трусливы, - Аньес мотнула головой и стала перебирать пластинки. Одна, другая, третья. Чтобы услышать, как Лионец чиркнул спичкой. Не спрашивая, возражает ли она. Вероятно, в его окружении не принято спрашивать женщину о таких мелочах.
Под иглу легла Катти Ренар. «Un jour à Paris»[2] – в записи тридцать восьмого года. Когда-то они с мужем танцевали под эту пластинку наедине, когда гости уже разошлись, а они остались вдвоем в день его рождения. Пасодобль в духе Энрике Сантеухини[3] был любимой песенкой Марселя де Брольи. Заслушали до дыр, до треска, из-за которого не слышно музыки. Она покупала второй экземпляр сборника уже во время войны. Катти Ренар привела в восторг и нацистов.
Но ей повезло больше, чем Аньес. У нее не было отца-коллаборациониста. За нее вступились те, кому она сумела помочь. А тех оказалось так много, что теперь ее голос на старых записях неожиданно стал гимном и символом свободы и борьбы. Ее голос переживающий новую вспышку популярности, хоть она больше и не выступала, так часто звучал на радио, что спроси любого, кто самая популярная певица Франции, ответа ждать пришлось бы недолго.
Ее голос – не очень сильный, но такой глубокий, такой хрупкий, что от этой глубины и хрупкости хотелось плакать – заполнил гостиную вместе с запахом дыма. Аньес резко повернулась к Лионцу. Тот ожидаемо курил.
- Простите, я вам не предложил, - медленно сказал он. – И днем тоже… сейчас многие женщины смолят наравне с мужчинами.
- Я – нет. Пробовала, но мужу не нравилось, он запрещал.
- Он был к вам добр?
- Да… очень добр. Его убили немцы, он был коммунистом, - она достала из шкафа с посудой блюдце и поставила перед Юбером. – Вместо пепельницы.
- Спасибо. Мне жаль.
- Это случилось слишком давно для сожалений… Войну переломили именно коммунисты, значит, он был прав.
- Интересная теория, - хохотнул Юбер.
- Ну говорят ведь, что прав тот, кто победил.
- Прав тот, кто не участвует в войне и не калечит собственных сограждан.
- Мы все очень далеки от такого положения вещей.
- Вам не доводилось, я полагаю, бывать в Швейцарии.
- А вам?
- А мне пришлось по долгу службы. Один день, - Юбер помолчал. Потом затушил сигарету и поднялся. Нелепо висевшая на нем одежда ее уже совсем не веселила. Он, между тем, подошел к ее стулу и подал руку. – Давайте потанцуем. Вы танцуете?
- У вас болит нога.
- Я не позволяю ей брать верх над моими желаниями. Катти Ренар не многим лучше вашего «Тристана…» Но хоть француженка.
