— С Рождеством, милый, — проворковала Лиса, забираясь под одеяло. — У меня есть для тебя подарок.
— Мммм?
Она легко пробежала пальцами по его груди, словно по клавишам рояля, и проговорила в губы:
— Но сначала поцелуй меня.
Он перекатился набок и посмотрел на нее. Сонные блеклые сейчас глаза начали принимать осмысленное выражение. Улыбка расползлась по его лицу, когда он, наконец, понял, о чем она говорит.
— К утру прошло? — спросил немец, прижав ее к себе.
— При свете дня все выглядит иначе, — улыбнулась она. — Мне надо немного отдохнуть. Но к середине января я уже снова смогу выступать. Обещаю.
— И своего решения не изменишь?
— Нет, — она обняла его за шею и крепко поцеловала.
Рано утром 26 января он провожал ее на аэродром, откуда она вылетала в Руан. Он улыбался, был весел, говорил, что чувствует себя импресарио известной французской певицы. По сути он был прав. Без него она никогда не смогла бы рассчитывать на то, чтобы иметь возможность столько выступать. Без него она вообще ничего не смогла бы сделать. Довольно было его слова, чтобы ее выпускали туда, куда ей было нужно.
— Твои соотечественники по-прежнему хотят тебя слышать. Как и мои, — негромко шепнул он ей на ухо, когда они подходили к взлетной полосе.
Лиса и так знала об этом. Как знала и о том, что уже этой ночью ей представится прекрасная возможность покончить со всем. Один неосторожный шаг — и ее нет. Мало ли, что может пойти не так. Но все пошло так. Так — что уже вечером 28 января она вновь упивалась коньяком в своем доме — какое счастье! — в полном одиночестве.
И снова были дороги. Бесконечные дороги, поезда, самолеты. До конца войны. До последнего вздоха.
Главным оказался единственный поезд, следовавший из одной эпохи в другую. Париж-Брест — через Ренн. И на него нужно было раз в жизни успеть.
Как известно, от Ренна до Бреста не более трех часов пути. За это время можно вздремнуть, прочитать несколько глав книги или сойти с ума. За сохранность собственного разума Пианист не ручался. Мерное постукивание колес казалось пыткой. Благо дети спали, иначе вагон стоял бы на ушах.
Как и говорил, он пришел домой поздно. Несмотря на Сочельник, Лиса должна была спать. Она никогда не дожидалась его после концертов. Он возвращался глухой ночью и заваливался рядом с ней, иногда даже не раздеваясь, что ужасно сердило ее по утрам. У него было множество привычек, с которыми она не желала мириться. У нее — лишь одна. С которой не мог мириться он. Она никогда не помнила о его любви к ней. Будто бы воображала, что все они себе придумали.
