— Что? — негромко переспросил он.
Ответа не расслышал. Ворота открыли. И велели идти к помосту, где фотографировались немецкие солдаты с французской певицей. Лионец со своим костылем остался, весело махнув остальным рукой:
— Эй, кто-нибудь! Сделайте доброе дело — ущипните ее за задницу. Вместо меня!
Фотограф суетился, разводил людей. Лиса улыбалась.
А потом увидела Пианиста.
Это была минута совершенной тишины между ними. А он привык, что между ними всегда звучала музыка. Мир, состоявший из цветных картинок, продолжал свое беспощадное движение, пока Пианист смотрел на Лису. И пока Лиса еще видела Пианиста. Словно бы оба отпечатались на снимке. Навсегда. Такой она останется в нем. Таким он останется в ней.
Лиса снова улыбнулась и спросила Генерала:
— Как мне лучше встать?
В ответ раздался смех. Немец смотрел на нее, и сомнений не оставалось — она и в нем разбудила томление и желание, которые он непременно удовлетворит.
— Вы не меня, вы фотографа спрашивайте.
Как жаль, что в руках Пианиста была только пуговица.
— Твою ж мать, а если я попрошу фото на память, кто-нибудь удосужится мне его прислать? — скрежетнул зубами какой-то солдат за спиной.
Лиса была в центре. Вокруг ставили самых высоких.
«Какой длинный! У него колени под роялем хоть помещаются?» — это было первым, что услышал Пианист из ее уст, когда она пришла в кабаре, в котором он играл. Она была совсем девочкой, говорила громче, чем следовало. И изображала женщину, которой не была.
«Вот и узнаешь. Он будет тебе аккомпанировать!» — ответил тогда их хозяин, выходя из зала. И они остались вдвоем. Лиса улыбнулась ему. И Пианист безошибочно почувствовал, что никому и никогда она так больше не улыбнется. Потерял себя — найдя главное в ней. Хотя многие годы так и не понимал этого. Ничего не начиналось — было ли кончено? Была ли надежда хотя бы начать?
Лиса сидела на сцене, совсем рядом. Он ощущал тепло ее тела. И не слышал ее дыхания. Кажется, дышать она перестала. В то время, как он только и мог, что дышать. Ею.
— Тебе нужно прекратить столько курить, Лиса. Ты дважды чуть не сорвалась. Дважды.
Больше они не виделись. И он не вспоминал.
Пока однажды не встретил Генерала.
***
О том, что в шталаге содержится не самый плохой музыкант, Генерал узнал случайно, но довольно скоро после пленения Пианиста. Так тот избежал работы в трудовом отряде.
Надо признать, жизнь щадила его. Из Мадрида в Париж он уехал подростком, немного умевшим играть на гитаре. С несколькими песетами в кармане и безумным желанием добиться известности. Музыка была всем для него. Известным он не стал, зато избежал участи собственной семьи, от которой ему только и осталось, что имя. Которого теперь никто не помнит, потому незачем его называть.
