— Не нападай, Мила. Не трать силы.
— Да пошел ты! — полыхнула она последний раз и уронила лицо в ладони, драматично разрыдавшись.
Дмитрий Иванович взглянул на часы и, бросив на стол салфетку, поднялся.
— Подвезти или сам? — спросил он сына.
— Я большой мальчик, — ответил Мирош, чуть сощурившись. — Про академию забудь. Вот там я точно сам.
— Хотелось бы верить, что ты не только вырос, — сказал ему отец, проходя мимо, и похлопал по плечу. — Сегодня останусь в городе.
— Тогда до новых встреч, — поморщился Иван, не особенно этих самых встреч желая. Во всяком случае, не на своей территории. Мила, поверженная, полулежащая на столе и выдыхающая со своими всхлипами жалкое: «Дима, Димочка», — зрелище ниже среднего, что бы она сама ни вытворяла годами в чаде полубезумия. Впрочем, бывает ли безумие наполовину?
Отец уехал, Мирош наперед знал, что ближайшие выходные они уже не увидятся. Дмитрий Иванович всегда возвращался этак набегами, получал свою дозу адреналина от жены и сваливал надолго, на недели, подчас на месяцы. Да и приезжал-то — повидать сына. И Мирошу все чаще приходило в голову, что из этого проклятого дома надо валить. С отцом можно видеться на нейтральной территории при желании. Видеть мать и, тем более, контролировать ее образ жизни, оберегая семью от ненужных скандалов, он не хотел. Со своей жизнью он пытался совладать сам. Как умел, не всегда толково.
Так и сейчас — в угаре чужой ссоры, ощущая только отвращение от одного вида недопитого кофе в чашке, на котором сосредоточиться было невозможно. Он сидел за столом и глядел вниз, изучая поверхность остывшего напитка, и не видел его. Ни черта не видел. Слышал только всхлипы на другом конце столовой.
— Ты просто охренеть какая стенка, — медленно произнес он.
Мила подняла голову и взглянула на него. Судя по взгляду, ничего не понимала или не слышала. И ясно было, что к концу дня она будет невменяемой от алкоголя. Пох*й. Лишь бы дома, лишь бы никуда не ходила.
— Говорят, за мужиком стеной жена стоять должна. Вот ты просто…
— Просто… — включилась она. — Ты не знаешь, каково в моей шкуре жить.
— И знать не хочу.
Бросил салфетку на стол, как несколькими минутами ранее отец. И покинул столовую. Переводить кислород вот так, не оставляя места сердцу, он не имел ни малейшего желания. И даже жить в половину его — не видел смысла. Лучше выгореть раньше, чем тлеть.
Солнце, между тем, никуда не делось. И Лорка, зажмурившись, сидел возле крыльца — домой его так никто и не загнал, ожидая пока хаски продрогнет. Но тот даже не думал начинать. Проводив взглядом старшего хозяина, отъехавшего несколькими минутами ранее, сейчас он с некоторым любопытством наблюдал за младшим, который стоял на крыльце с таким видом, будто бы его единственным желанием было опустить голову в чан с ледяной водой и остынуть. Солнце же остыванию не способствовало — пригрело по-весеннему, несмотря на то, что времени было еще не очень много.
