— Не помню, — сказал он.
— Под конец он чего только не городил, — сообщила мать. — Папа не ходил в церковь с тех пор, как освободился из тюрьмы, так что я не обращала внимания.
Элефанти проверил все схроны — те, к каким у него имелся доступ, а таких было больше, чем он сообщал клиентам, — и остался несолоно хлебавши. Переворошил и собственную память, но она играла с ним шутки. Он помнил, что в детстве отец несколько раз повторял… «Жди Губернатора. Он расскажет безумный стишок! Будь наготове». Но какой подросток слушает своего отца? Да и все равно отец рассказывал без подробностей. Общался только кивками и бурчаньем. В их мире облекать мысли в слова — дело опасное. Зато если батя облекал что-то в слова, на то был резон. Это имело значение. Так что папаня явно передал ему что-то важное. Но что? Чем больше Элефанти размышлял, тем больше запутывался. Ответ, если такой вообще есть, может знать Дрисколл Стерджесс, решил Слон, — сам Губернатор. Так что он позвонил и договорился о встрече — чтобы, наверное, успокоиться, узнав ответ.
Элефанти похватал куртку и ключи от машины, чувствуя нервное возбуждение. Уже сама поездка в Бронкс больше всего остального была для него встряской. Он в последний раз задержался у зеркала в прихожей, чтобы поправить галстук и разгладить костюм, глянул на себя сбоку. Все еще хорош собой. Может, отяжелел, но лицо не раздобрело, ни морщин, ни гусиных лапок у глаз, ни детей, ни доверенных родственников, ни заботливой жены, никого, чтобы приглядеть за матерью, думал Элефанти с горечью. В сорок он был одинок. А как было бы славно, думал он, поправляя галстук в последний раз, если бы его правда поджидал куш. Всего разок — хоть что-то, чтобы убраться с этого пирса, из этого душного вагона, из тисков между Джо Пеком и Горвино, заправлявшими каждым доком Бруклина, и поселиться на Багамских островах, где можно до конца жизни потягивать апельсиновый сок и любоваться океаном. Начинал сказываться рабочий стресс. Горвино теряли к нему доверие. Он это знал. Видел по их растущему раздражению из-за его сопротивления наркотикам — это предубеждение он унаследовал от отца. Но тогда были другие времена, они были другими людьми. Горвино довольствовались тем, что батя дешево сдавал им склады, быстро и тихо занимался стройкой и перевозил все, что попросят, кроме дури. Но то раньше, в век афер, лотерей, контрабанды и выпивки. Теперь везде наркотики. Большие деньги, и Джо Пек — в районе Коз единственный, кроме Слона, принятый в семью Горвино, — схватился за наркоту обеими руками, стал главным оптовиком, затягивая Элефанти за собой. Доков хватало в Бруклине, но Элефанти жил под постоянным давлением, потому что рядом работал Пек, а Джо переправлял наркоту с воды на сушу в любом виде, какой только взбредет ему на ум: в мешках с цементом, в топливных баках, в задних стенках холодильников, в телевизорах, даже в автозапчастях. Это рискованно. Слон ненавидел, когда баламутят воду. Наркотики — рыбка тухлая, все вокруг провоняет. Азартные игры, стройка, сигареты, бухло — все ушло на второй план. Иронично, но Горвино тоже не радовались наркоте или Джо Пеку — они знали, какой он тупой и импульсивный, — но жили-то они в Бенсонхерсте, а не в Козе. Для Элефанти — все равно что на Луне. Они ни разу не видели тупость Джо воочию, а это усложняет дело. Пек так высоко задрал нос, что не видел, что под этим носом творится. Он шел на сделки с цветными, с латиносами и с любым мелким продажным копом, который только умел сложить в уме пару баксов, — и все это без капли доверия. Так и напрашивался на катастрофу и десятилетний срок в казенном доме. Хуже того, Виктор Горвино, глава семьи Горвино, был стар как мир и наполовину в маразме, головой трехнутый. Сейчас семью Горвино вовсю жали копы. Свидеться с Виктором и лично объяснить всю тупость Джо Пека было трудно. Вдобавок ко всему Горвино и Пек — сицилийцы. А Элефанти происходили из Генуи, с севера Италии, что и нашло отражение в наставлениях отца. «Помни, — поучал он сына, — мы просто шайка генуэзцев». И вечно на отшибе.
