— Тридцать один доллар. Все, что есть, Пиджачок. Бери и поезжай на автобусе домой.
— Никуда я не поеду.
Сосиска грустно вздохнул, убрал деньги и повернулся к выходу.
— Ладно. Видать, сам потрачу на автобус, чтобы свидеться с тобой в тюрьме на севере. Если ты до этого доживешь.
Томас Элефанти, Слон, узнал о ранении Димса Клеменса через час после того, как это произошло. Он занимался клумбой матери перед особняком на Сильвер-стрит, всего в трех кварталах от Коз-Хаусес, и мечтал о том, как бы познакомиться с миловидной толстушкой с какой-нибудь фермы, когда подкатил коп из семьдесят шестого участка, подозвал к машине и передал новости.
— Стрелка опознали, — сказал коп.
Элефанти облокотился на дверь и молча слушал, пока коп выкладывал все, что известно полиции. Известна жертва. Уверены в личности стрелка. Элефанти не тревожился. Это проблемы Джо Пека. Если цветным так хочется поубивать друг друга из-за пековской дури, то пусть голова об этом болит у Джо, а не у него. Разве что, понятно, на убийство слетаются копы вроде этого. Копы во вред экономике — по крайней мере, его личной экономике. Перевозить контрабанду, пока у тебя на задворках ведется расследование, — это как быть самым тупым пацаном в классе, который всегда тянет руку. Умный ты или дурак, а в свое время учитель тебя обязательно вызовет.
Сорокалетний Элефанти был мужчиной тяжеловесным и красивым; темные глаза и вытянутый подбородок хранили каменное молчание, за которым скрывалось очаровательное и саркастическое чувство юмора вопреки детству, полному разочарований и светлой печали. Отец провел в тюрьме добрую половину детства Элефанти. Твердолобая эксцентричная мать, заправлявшая отцовским доком во время его заключения, на досуге собирала травы со всех пустырей в радиусе восьми километров от Коза — к этому же хобби она мало-помалу привлекла своего сына-холостяка, который, часто говорила она, заработался уже хорошо за брачный возраст.
Элефанти пропускал эти замечания мимо ушей, хотя в последнее время признавался себе, что она, вероятно, права. Все хорошие итальянки в районе Козвей уже вышли замуж или сбежали с семьями в пригород, когда тут окончательно обосновались цветные. «Время жениться, — думал он, — прошло вместе с той порой, когда я был молодой и глупый, как этот коп». Даже этот олух, думал он с обидой, наверняка ухлестывает за какой-нибудь молодой красоткой. По говору было ясно, что парень не из Бруклина. Скорее всего, даже не из района Коз. Ему не дашь и двадцати одного, и Элефанти, глядя на него, прикинул, что тот зарабатывает дай бог семь тысяч в год: «А все же встречается с женщинами, — думал Элефанти. — А я так и мотаюсь один. Так и болтаюсь. Отчего бы не стать уж садовником».
