Пиджак вошел в подвальную топочную девятого корпуса и раздраженно сел на складной стул рядом с огромной угольной печкой. Услышал плач сирен и тут же о нем позабыл. Сирены его не волновали. Он что-то искал. Глаза обшарили пол, потом остановились, когда он вдруг вспомнил, что должен выучить стих из Библии для предстоящей проповеди на День друзей и семьи. Про исправление неправедного. Это из Книги Римлян или из Книги пророка Михея? Уж и забыл. Потом он вернулся мыслями ко все той же старой занозе: Хетти и деньги Рождественского клуба.
— Все у нас было хорошо, пока ты не решила связаться с этим чертовым Рождественским клубом, — фыркнул он.
Оглядел подвал в поисках Хетти. Она не появилась.
— Слыхала, нет?
Ничего.
— Ну и пожалуйста, — огрызнулся он. — Ко мне церковь из-за пропавших денег не прикопается. Тебе с этим жить, а не мне.
Он встал и поискал неприкосновенный запас — у Сосиски всегда была где-то припрятана бутылка «Кинг-Конга», — но спьяну все еще видел мутно и соображал туго и путано. Подвигал ногой на полу ненужные инструменты и велосипедные запчасти, бормоча себе под нос.
— Кое-кто, чтобы не взбеситься, бесится постоянно, — ворчал он. — Кое-кто сперва проповедует, а потом лезет тебе в жизнь, и наоборот, и разницы между тем и этим не видит. Деньги-то не мои, Хетти. А церковные.
На миг он перестал ворошить вещи на полу и замер, обращаясь к пустоте.
— И все-таки, — объявил он, — у человека должны быть принципы, иначе ты не человек, а пустое место. Что на это скажешь?
Молчание.
— Так я и думал.
Снова начал искать, уже спокойнее, нагибаясь и разговаривая, пока проверял ящики с инструментами и переворачивал кирпичи.
— О моих-то деньгах ты никогда не думала, да? Как тогда с моим старым мулом еще на юге, — сказал он. — Которого хотел купить старый мистер Туллус. Предложил мне за него сотню долларов. Я сказал: «Мистер Туллус, чтобы сдвинуть его с места, понадобится ровно двести». Тогда старик зажал деньги, помнишь? А мул взял и издох через две недели. Я мог бы его продать. Тебе надо было меня уговорить.
Молчание.
— Ну, Хетти, если уж я из принципа не взял добрую сотню у белого, не собираюсь брать на себя и твои грехи из-за каких-то четырнадцати долларов и девяти пенни Рождественского клуба, что ты прикарманила и где-то припрятала.
Он помолчал, посмотрел искоса и тихо сказал:
