Трамвай был полным уже на конечной. Однако отвоёвывать место не пришлось. Две женщины турнули парня, сидевшего возле окна.
– Уступите место, молодой человек! Не видите, что ли, ребёнок маленький!
Парень покраснел, торопливо закивал, протиснулся к самому концу вагона. Наталья усадила девочку на руки. И стянула с неё распроклятую шапку. Люся уставилась в окно и громко задышала на замёрзшее стекло, царапая его пальцем.
– Гляди, я окошку сделала, хочешь на улицу смотреть?
– Смотри сама, я потом, – смягчилась Наташа, вновь обрадованная Люськиной заботе. Настроение постепенно улучшилось, поездка получилась вовсе не хлопотной, а даже приятной. Приятно было, что взрослые улыбались на Люськин лепет. Даже тяжесть от её тела была приятной. Старушка, сидевшая рядом, достала из авоськи яблоко, протянула Наталье.
– Вот, возьмите, хорошие яблочки, вкусные, не мытые только, надо хоть платочком обтереть.
Племянница радостно всплеснула руками.
– Спасибочки, бабусенька! – прозвучало громко и весело. Многие пассажиры рассмеялись.
– Хорошая у вас дочка.
– Маленькая, а вежливая.
– И не говорите, иному ребёнку на десятку подаришь, а он на копейку благодарности!
– Ишь, беленькая какая, прямо снегурочка. А всё ж таки на мать похожа.
– Похожа, похожа. Любишь маму-то?
Наталья на секунду замерла, словно сейчас всё её доброе расположение духа мигом разрушится от одного неосторожного слова.
– Я свою Ташеньку люблю-у-у-у! – воскликнула Люся, обхватив её за шею и громко чмокнув в щёку. Ой, мамочки, даже дыханье перехватило! Вокруг опять засмеялись, ласково, по-доброму. На слово «Таша» никто и внимания не обратил. Слышались лишь одобрительные фразы, вроде: «вот как мать-то любит», «и правильно, с детства надо воспитывать уважение».
К остановке «улица Мещерякова» говорливая Люся задремала, уткнувшись носом в мягкий Наташин шарф. Наверное, для неё непривычно было ехать так долго или мерное покачивание трамвая укачало. Наташа заботливо придерживала ребёнка, и было ей непривычно, но хорошо-хорошо. Так бы ехать себе, не думать ни о чём и держать на руках Люську, словно нет никакой Гали, а есть просто Андрюшина дочка.
По пути домой зашли в булочную, что занимала почти весь цокольный этаж Натальиного дома. Купили рогаликов и половинку бородинского.
– Можно укусить? – с вожделением глядя на торчащий из кулька румяный край рожка, прошептала Люся.
– Да мы уж пришли, Людмила. Вот сейчас на лифте поднимемся – и дома. А там хоть всё съешь. Руки-то у тебя грязные, разве хорошо ими брать?
