Угол падения | страница 17



жизнь.

Именно в это время, а, точнее, безвременье, в коридор неслышно вышла Нюра. И Нюра была совсем другой – не такой, какой ее привыкли видеть (и не замечать) все остальные жильцы. Она была сосредоточена. Она обладала тем самым смыслом, доступным только в это безвременье. И она уверенно шла к комнате Жельзона. Дверь старого вахтера всегда была заперта – уходил ли он в магазин или только в уборную, или вообще оставался у себя. Он всегда запирал дверь на ключ и ключ этот на длинном шнуре, прикрепленном к поясу брюк, лежал в кармане. Но по виду Нюры было совершенно ясно, что она намерена эту преграду преодолеть, и ключ ей для этого не нужен.

Она остановилась у запертой двери и замерла на несколько секунд. Она не прислушивалась к звукам спящего дома, ей это было ни к чему. Она что-то делала – незаметно и самым естественным для себя образом. А потом просто шагнула в дверь – сквозь дверь, мимо двери – и исчезла. А в том месте, куда она шагнула, на выкрашенной год назад белой краской двери выступила мельчайшими капельками вода. И через несколько секунд побежала то тут, то там тонкими струйками вниз. И тут же стали слышны другие звуки и вслед за ними – голоса.

Сначала что-то зашуршало, и голос Жельзона невнятно вякнул. Нечто тяжелое глухо ударилось об пол и грузно откатилось в сторону. Снова послышалось шуршание – яростное и быстрое – и придушенный голос Жельзона сказал:

– Ах-к… кто? А-а-х…

И сейчас же стало слышно голос Нюры – ясный, крепкий, неузнаваемо молодой голос:

– Тихо, человек. Слушай внимательно и отвечай кратко.

– Н-но…

– Тихо, тебе говорят. Или будет очень больно. Ты понял? – (Пауза) – Хорошо.

Слабое шуршание прекратилось вовсе.

– Отвечай: какой у НЕГО год?

– Д… двадцать первый.

– Так. Остров святой Елены…

– Н-нет! Пожалуйста, н-не надо…

– Тихо. Его время пришло. А значит, и твое.

– П-пож-ж… алуйста!

– Молчи. У тебя есть тридцать раз вдохнуть. Тебе нужно?

– Д-да…

– Начинай. Я буду ждать.

Возникло легкое шуршание, и повисла тишина. Снова был слышен только храп Корытовых и совсем уже безумное пение сверчка. Время текло плотным медленным потоком, и нельзя было, совершенно невозможно определить, сколько минут прошло. Из комнаты так больше и не раздалось ни одного звука. А потом капельки на двери комнаты Жельзона вдруг разом зашевелились, отделяясь от крашенного дерева и неожиданно оказываясь на Ане, выдвигающейся из недр комнаты бывшего вахтера. Освободившись от двери, она повернулась, сделала несколько шагов в сторону и тут – наверное, впервые – посмотрела на меня. Внимательно, изучающе. Она глубоко дышала, вся ее клетчатая мужская рубашка, в которой она обычно ходила по квартире, была мокрой насквозь и капельки, еще недавно покрывавшие дверь, теперь устилали ее молодое лицо. Она взяла край рубашки и провела им по лицу. Еще раз пристально на меня взглянув, она, так ничего и не сказав, бесшумно ушла к себе.