– Это Жельзон, – уверенно предположил я. Учитель согласился и стал немедленно рваться в комнату к старому вахтеру. Жельзон, как обычно, спал, а, проснувшись, отвечать не спешил. На шум стали собираться те, кто был дома. Сперва появились Алена и Корытовы. Мать с сыном немного потоптались, выдыхая спиртовые пары и, поняв, что не нужны, убрались восвояси. Почувствовав, что они ушли, в коридор вышел актер Бабищев, у которого в то утро не было репетиции.
Бабищев побаивался Жельзона и потому уважал. И всегда норовил встать на его защиту («Он одинок! Кто еще за него заступится?»). На этот раз громким голосом – так, чтобы его слышал за своей дверью Жельзон – Бабищев сказал:
– В самом деле! У вас есть доказательства, что это он?
Учитель не ответил, продолжая рвать ручку двери.
– Послушайте, не устраивайте же сцену! – крепнущим голосом продиктовал актер. Иванов повернул к нему перекошенное лицо:
– Сцены – это по вашей части! Перестаньте его выгораживать!
– Я?! – красивейшее прижал руки к груди Бабищев. – С какой это стати мне его выгораживать?
– Папа! – потеряв терпение, сказала Алена отцу. – Ну, чего ты влез? Иди в комнату, и без тебя здесь обойдутся!
– Мужем своим будешь командовать! – переставая играть, рассердился Бабищев и направился к себе – и здесь ему не давали достойной роли.
– Открой, старый шкодник! – между тем шумел учитель. – Это переходит всяческие границы!
– В чем дело? – скрипуче отозвался из-за двери Жельзон, понимая, что вечно ему не отмолчаться.
– Где рукопись?! – терзая дверь, бушевал Иванов.
– Какая еще рукопись? – отозвался Жельзон, но открывать, похоже, не собирался.
– Ты сам знаешь, какая! – орал Иванов.
– Федор Ильич, вы не ошиблись? – зная, что он не ошибся, попробовала восстановить порядок Алена. Учитель отмахнулся:
– Перестаньте, Алена! На такое способен только он!
Жельзон так и не открыл, а дверь у него оказалась слишком крепкой, чтобы учитель мог ее вынести. Охрипший, он жалко и обессилено рыдал, сидя на полу в коридоре, а Алена неловко пыталась его успокоить, расплескивая воду из стакана.
Настал вечер. Учитель спрятался у себя, Гришка густо захрапел из-за стены, а Дуся, наконец, перестала греметь; Алена ушла на чей-то день рождения, а тетку Нюру с Аней, по обыкновению, и так не было ни видно, ни слышно. В это самое время Бабищев подошел ко мне и долго молчал, прислушиваясь к задремавшей квартире. Потом он заглянул мне в глаза и сказал:
– А вдруг он ее где-нибудь в троллейбусе оставил?
