– Жалко бабу, одна-одинешенька теперь ведь осталась, – протянул я, с жалостью посматривая на серые крестьянские хаты
– Быть может, быть может, – протянул Дадуа, не очень-то прислушиваясь к моим словам.
Шеф остановил машину и, хлопнув дверцей, двинулся к первому попавшемуся дому.
– Вам кого, товарищи?
Прямо перед нами словно из-под земли вырос однорукий инвалид, на лацкане его старенького пиджачка блестела медаль «За отвагу».
– Вы, наверное, здешний председатель? – обратился к инвалиду Вахтанг.
– Так и есть, Филипп Торопов, – представился он, пожимая нам руки.
– Давно здесь проживаете, товарищ Торопов? – поинтересовался Вахтанг.
– Всю жизнь, пятьдесят годков уже! – гордо сообщил инвалид.
– Гражданку Чудко знаете?
– Машку-то? – Торопов презрительно усмехнулся, – на что она вам? Подстилка, она подстилка и есть. Говорить про нее не желаю.
Он сплюнул на дорогу, вытер тонкие бескровные губы рукавом пиджачка и повернулся уходить.
– Поясните, пожалуйста! – Вахтанг развернул перед председателем корочки служебного удостоверения, – мы офицеры спецотдела МГБ. Интересуемся матерью Таисии Чудко, не ради праздного любопытства, заметьте, интересуемся!
Сейчас в голосе Вахтанга звучал угроза, настолько явная, что председатель вновь развернулся к нам.
– Таисия – правильная девчонка. Как подросла малость, от матери в город и сбежала. Лучше у чужих людей угол снимать, чем с такой профурсеткой уживаться. В гражданскую Машка ее от белого офицера прижила, а в германскую войну беляк этот опять сюда пожаловал, в фашистской форме, в сапогах начищенных. Лютовал тут очень, зондеркомандой местной командовал, у фрицев в большом почете был этот гад. Об этом вам любой, кто здесь живет, скажет. Машка же с ним по второму разу сожительствовала, скрытно, тайком от людских глаз сожительствовала. А он ей за это пайки, да презенты всякие дарил. Мы, партизаны, этого гада к смерти приговорили, но ему удалось уйти. Стреляли мы в него, да все бес толку, пули наши цели не достигли. Словно заговоренный он был, одним словом, ушел от нас этот мерзавец! Так-то вот, товарищи офицеры!
Филипп Торопов говорил сбивчиво, вновь переживая события недавнего прошлого. Пустой рукав его пиджака, заправленный под солдатский ремень, выскользнул наружу и колыхался в такт движениям инвалида, будто единственное крыло огромной диковинной птицы.
– Он племянницу мою убил, снасильничал над нею и убил, – наконец выдохнул председатель, – девчонкой ведь совсем была, семнадцать годков даже не исполнилось…
