Но на все эти её вопросы я ответил односложно и отрицательно, даже не пытаясь развивать тему.
Мы остановились у крашенной деревянной двери с номером «54» в ромбике. Марья Сергеевна-Семёновна из складок халата извлекла ключ и вставила в замочную скважину.
«Жалко, – сказала она, завершая свой внутренний диалог, – получается, что и квартира отойдёт государству, и даже машину эту заберут!»
«Какую машину?» – спросил я на автомате.
«Как это какую? – Марья Сергеевна-Семёновна с подозрением скосилась на меня, – Вы же её только что во дворе разглядывали так, словно себе забрать хотите!»
«Копейку?!» – выдохнул я вопрос одновременно с ответом.
6
Квартира Евгения Петровича стала бы находкой для съёмочной группы, работавшей над фильмом про СССР и советский быт. Рассохшийся скрипучий паркет, крашеные плинтуса, выцветшие обои с крупным нелепым рисунком, простая угловатая мебель, посеревшая побелка на потолке – всё это было настоящее, всё было оттуда.
Узкий коридорчик от входной двери г-образно огибал совмещенный санузел и раздваивался: прямо – кухня, налево – комната. В кухонном проёме был виден маленький столик, табурет и опустошённый и обесточенный холодильник «Саратов», дверца которого была распахнута настежь.
Мы зашли в комнату. Там стоял невысокий сервант, едва доставая мне до плеча, и телевизионная тумба без телевизора. А у противоположной стены остывала полуторная кровать.
Тонкий слой пыли, частично стёртый рукавами последних гостей, лежал практически на всей домашней утвари. Похоже, что несколько дней перед смертью и, может быть, после неё покойный находился в полном одиночестве. Это плохо вязалось с рассказом соседки о регулярном бдении у постели Евгения Петровича.
Вожделенный ковер висел над кроватью. Сметливая соседка верно определила, что он был единственным предметом в квартире, представляющим хоть какую-то ценность в наше время. По длинному верхнему краю ковра были пришиты маленькие металлические кольца, которые цеплялись за гвоздики на деревянной планке, прикрепленной к стене. Чтобы его снять, нужно было встать ногами на кровать, и всё моё существо запротестовало против этой «пляски на костях». Соседка тоже почувствовала неловкость и неуклюже попыталась меня подбодрить. Она виновато улыбнулась мне, давая понять, мол, теперь уже можно. Мне захотелось треснуть ей по голове, но я сдержался и с отвращением забрался на кровать.
Подцеплять крепёжные кольца было неудобно, да и сам ковёр был довольно тяжёлый, поэтому сделать всё аккуратно не получилось, как я ни старался. Угол ковра по кровати сполз на пол, подняв облако пыли, вдобавок к спёртому старческому запаху. Стало невозможно дышать. Я спустился с кровати, подошёл к окну и открыл форточку.
