Бункер 30
Первым ко мне вернулся слух, как будто из ушной раковины разом выдернули пробку. И я какое-то время слушал тишину. Тишина была звенящей, этот тонкий монотонный звон не прекращался ни на секунду. Я всё не мог понять, откуда он идёт: снаружи или изнутри меня, из моей головы?
Я попробовал открыть глаза, но даже это лёгкое сокращение маленьких мускулов, управляющих веками, отозвалось в затылке тупой болью. Сдержать стон я не смог, зато его звук подтвердил, что я действительно слышу.
Я подвигал руками: сначала пальцами, затем попробовал согнуть-разогнуть в суставах. То же самое я повторил с ногами. Всё работало, но ощущения были какие-то деревянные. Я почувствовал себя солдатом Урфина Джюса, которого только что оживили волшебным порошком. Оживили, но от этого он деревянным быть всё равно не перестал.
Дотянувшись правой рукой до затылка, я осторожно ощупал его. Каждое моё движение сопровождалось болью и удивлением. От макушки головы всю затылочную часть занимала какая-то липкая «грелка», заполненная тёплой жидкостью. Прикасаться к ней было невыносимо больно, и казалось, что она через оголённые соединения напрямую подключена сразу ко всей моей нервной системе.
Я лежал на чём-то твёрдом и прохладном, лежал на правом боку. Вращать головой я не рискнул, поэтому осматривался только движением одних глаз. То, что находилось за моей спиной я не видел, но левая рука, которую я отвёл назад, сразу упёрлась в твёрдую ровную преграду. Похоже, я лежал у стены небольшого помещения с правильной геометрией. Всё видимое пространство было слабо освещено серовато-зелёным светом, причём отдельных источников этого света я не видел. Только когда глаза привыкли к этому необычному сумраку, я понял, что светятся сами стены, пол и потолок.
В стене напротив я разглядел проём. Он был чуть светлее, чем остальные поверхности, и имел форму трапеции, сужавшейся кверху. Я предположил, что за проёмом расположено более объёмное и лучше освещённое помещение. Тогда, где сейчас находился я: в подсобке, в чулане, в тюремной камере?
Я не был ни связан, ни прикован, но это и не требовалось. Одно лишь предощущение болевого спазма напрочь убивало желание садиться, тем более вставать. Но и лежать в позе эмбриона, беспомощно ожидая своей участи, было нельзя.
Рядом со мной не было никаких предметов, только ровная поверхность пола. Пропажа топора была естественна, ведь побеждённым оружие не оставляют. Я проверил карманы – они тоже были пусты. Исчезли мобильник, маркер и все ключи, в том числе от «копейки». Наручных часов и налобного фонарика не было тоже. Это ещё хорошо, что после развенчания исландской версии я перестал брать с собой документы и деньги.
