— И что случилось потом?
— Мой нос снова стал раздирать этот запах.
— Какой запах?
— Запах запеченного мяса. Зарождаясь где-то в мозгу, он овладевал всем моим существом. И я не смог ему противиться, — он был явно сильнее меня. Это уж точно! А у меня ведь семеро детишек, ваша светлость, уже больше месяца в их бедных ротиках не было ни кусочка мяса… И тогда я вложил в арбалет самую острую стрелу и направил оружие на птицу. И тут она взмахнула своими огромными крыльями. О, какой это был чудесный экземпляр! Божественный, истину говорю! Но не взлетела. Стрела скользнула, устремляясь точно к цели, будто сам Бог ее направлял… Я не промахнулся. Точнехонько — в голову. И вот тут… Птица обернулась ко мне. Да-да, она смотрела на меня! Я таких голов никогда не видел у птиц.
— Что же такого особенного в ней?
— Не знаю, как объяснить… Таких голов у птиц не бывает. Но главное — это глаза! Она смотрела на меня и… плакала! А из раны в голове сочилась красная кровь…
— И что ты сделал потом?
— Я бедный, голодный человек, ваша светлость. Но не жестокий. Я не хотел продлевать мучения этого существа. Я вложил в арбалет вторую стрелу.
— И после? Говори же!
— Вторая стрела пронзила грудь. И тут птица расправила крылья и начала отчаянно бить ими по воде… И вода обращалась грязью, и взметалась грязь к небу. И темно стало вокруг, а молнии рвали небо в клочья! Земля подо мной задрожала, я едва устоял на ногах. О, ваша светлость, большего страха я вжисть не испытывал! Я так перепугался, что бросил даже арбалет. И кинулся что было мочи бежать. Прочь, от этого страшного места! Я заметил, что над пастбищем, где я прежде видел тех бедняков, небо оставалось вроде как чистым, а потому думал обрести там убежище…
Какое-то время Судья молчал, нервно покусывая губы.
— Когда это произошло?
— О, я хорошо помню тот день, ваша светлость. Это было двадцать пятого марта.
— О Боже! — прошептал Судья, и этот нервный шепот упал в тишину зала, подобно молоту. И вдруг Судья вскочил, губы его дрожали: Знаешь ли ты, что означает этот день, безумец?!
— Нет, ваша светлость, — растерянно ответствовал Одноглазый.
Судья уже не говорил. Он кричал, и голос его, отражаясь от стен, гулким эхом перекатывался по залу.
— День Благовещения! Что ты наделал, гнусный! Птица, говоришь? Аппетитный экземплярчик? Он явился к беременной женщине, которую ты встретил на пастбище, чтобы сообщить ей Весть о скором рождении сына, которого мы так долго ждем…
