Прежде, чем начать уборку, я установил лучину между ножками старых стульев, связав их довольно крепко найденным здесь же куском веревки. Затем я добрался до единственного мутного, засиженного мухами и затянутого паутиной окна, и загородил его большой диванной подушкой, дабы свет от лучины даже случайно не выдал меня. Дело было еще днем, и пока что в этом смысле волноваться было не о чем, но я не знал, сколько мне придется тут мытариться. И потому, я стал готовиться со всей основательностью.
Закончив с окном, я вернулся и расчистил в одном из закутков достаточную для коврика площадку. Посидев немного, словно бы примеряя новое место по себе, я, в конце концов, прилег. Накрывшись курткой, я поставил на всякий случай будильник на семь, и затем, погасив лучину, словно бы провалился, хотя это и не было сном. Мысли, понятно, роились в голове, словно мухи, и я всякий раз пытался отсечь их. Впрочем, это даже и не мысли были, а скорее стенания, по поводу того, в какой жуткой ситуации я оказался. Во-первых, я все-таки еще не помнил почти ничего, и ориентировался в целом лишь по записям из черной тетради, которую, в сущности, сам и сотворил. А во-вторых, полностью понимая, что за мной охотится вся самая могущественная страна, я не имел ни малейшего представления о том, что делать дальше…«Ладно», – подумал я. Все равно ведь ничего не придумаю, а поспать нужно обязательно. Не известно еще, что там Арон придумает на этот раз. И потом, надо бы решить, что мне еще нужно для дальнейшего движения. Ну, во-первых, мне нужен мобильный телефон, не все же с Ароном разговаривать от случая к случаю, когда телефонная будка подвернется. Я лег и стал представлять телефон: плоский, черный, гладкий… Я поглаживал его, сдирал пластик с экрана, клал в карман и ощущал приятную тяжесть. Я набирал какой-то номер и болтал не только с Ароном, но и с другими: с Бени, Менахемом… а потом я словно бы исчез, и очнулся, от вибрации на руке: звонил будильник – было уже семь вечера.
Я сел и протер глаза. На улице, очевидно уже, стемнело, и оттого здесь в подвале стало очень холодно, и еще мгла стала абсолютно непроницаемой. Если раньше тут и проскакивали какие-то полутени, очевидно от внешних отблесков, пытавшихся пробиться через маленькое грязное стекло, то теперь подвал превратился в сплошную, непроницаемую ни для какого света чернильницу.
Лучину я зажигать не стал, но достал свой кастет, нащупал кнопку фонарика и включил. Рассеянный луч, пущенный в пол, был сейчас безопаснее мерцающего света лучины. Я хоть и закрыл окно подушкой, но кто ее знает, вдруг она свалилась, пока я спал?
