"Доктор будет здесь через тридцать минут" – сообщает ему онлайн-консультант и оставляя стоящим посреди комнаты.
– Присаживайтесь. Не кусаюсь – Слава мрачный, брови сведены к переносице, во взгляде плещется тьма и все в таком духе. Его знобит и он ясно, как никогда, понимает, что вся его дальнейшая жизнь зависит от неизвестного чела с сайта "мы угробим ваших бабушек, чтобы трешка досталась вам". Когда он получил письмо, такого не было и тогда пришла девушка-призрак и поселилась на стекле.
Александр не мешает, нет, он думает, как безболезненно отодвинуть одеяло, в которое закутался Слава, как не проткнуть кокон. И все-таки присаживается на край, но это же Женя, и спустя сдесяток минут, они сидят в развалочку. Слава, невзначай обнимаемым Карреловым, чья рука покоится на спинке, задевая пальцами плечо. Сам же Продольченко откинулся на изодранную плешь, демонстрируя кадык и мальчишескую шею – окончательно бы превратился в Юлика, образца 15 года, и пришлось бы участвовать в грязных квирбетинки, привлекая падких на сладких мальчиков. Будто у него с этим сейчас проблемы – щетина, не борода и хипстерская растительность пидарастичней! И пропускает как пялится на адамово яблоко Александра, как едва ощутимое, через два слоя ткани тепло, прижимается его нога к ноге.
– Эй, там, если намерен сшить, сделай это так, пальцы к плечу нити из глаз, пропущенные через всю голову к кадыку и сделай из двух их ног одну, со слоновьей болезнью.
Пока они ждут, Слава сам рушит зеленый кокон одеяла, укрывая Каррелова, но не касаясь его больше ногой – они не сближаются.
Психиатр приходит ровно через тридцать одну минуту. Невысокая худая женщина со впалыми щеками и длинными черными волосами, в очках, без санитаров, с кейсом, предоставляющим услуги ядерной кнопки. Вежливо здоровается, скидывает туфли, тютелька в тютельку, миллиметрик к миллиметрику, ставя их у двери, оставаясь в колготках. Слава уже хочет сказать ей не разуваться, пол в квартире грязный и сам он за пару дней не раз напарывался на неведомую херь – то гвоздь, в мягком выцветшем пуфике, то острый осколок разбитого сто лет назад мутного стекла. Но психиатр спрашивает, кто больной и кем они друг другу приходятся. Вопросы эти – чистая формальность. Кто больной понятно с первого взгляда, а вот Каррелов личность известная, пятая колонна, как никак. Отжать у бедных параноиков их хату под шумок – плевое, Америке же угодное дело, поэтому первые слова Славы:
