Очарование Египта | страница 23
XXII. Африканская синхронность чернокожего авиатора
Где я? Это Верхний Египет? Тунисская глубинка? Нет! На самом деле, этот автомобиль, прорезывающий тунисскую равнину, одновременно отделяет Ассуан от Нила, ведущего к Элефантине,>57 покачивающейся на его поверхности как гигантский ананас. Сегодня гранатовые деревья, банановые плантации, пальмовые рощи с силой наращивают стволы и листву, которая наматывается на колёса, крутящиеся, одновременно тормозящие и свободные, мчащиеся по бесконечной тунисской равнине, центробежно перемешивая её. Ветер, грубо дующий мне в лицо, плюётся визжащими протестами против наших запредельных скоростей. Жёлто-зелёные виноградники устремляются к изогнутой линии горизонта, кажется, что каждый из них покачивается на хребте тщеславного треугольника верблюда: он торжественно волочит позади небольшой плуг, похожий на сломанную игрушку. Сейчас он также описывает поднятой вверх мордой свод неба. Густые заросли, напоминающие спутанные заржавленные сетчатые клубки, защищают от посягательств ветра разбойников, грабителей, животных, хлипкие деревенские постройки с навесами для грязных буйволов, ослов, собак и кур, живущих в своём жирном илистом мире.
Вот, поднимаясь мало-помалу, равнина рождает перед нами Кайруан,>58 белый, опоясанный извилистыми и подвижными кружевными стенами. Яйцевидные перпендикулярно рифлёные купола, похожие на белые сочные плоды, изящно чередуются с воинственными квадратными башнями минаретов, наводящими, скорее, на мысли о войне, а не о молитве. С их балкончиков город представляется мне бесконечным собранием пустых коробов и тяжёлых перевёрнутых крышек. Террасы из пыльного серебра. Синеватые дворы. Улочки цвета бархатистого индиго.
Преобладает открытая геометрия внутренностей пустыни, сплошь состоящих из кубов сфер треугольников конусов, образующих мочевой пузырь мышцы нервы. Вверху золотисто-зелёные искры венчают стены, стекающие, как кажется, вниз молочно-голубым потоком. Пылающая атмосфера плотно заполняет свинцом и горячей шерстью мои ноги и спину, пока я медленно следую в глубокую и извилистую печь крематория улочки. Впереди спутанный клубок чёрной ткани, наверное, женщина. В пыли, она бесшумно проходит мимо меня, мельком кинув взгляд сквозь узкую прорезь на своём покрывале.
Слева, театрально закутанные в грубые шерстяные одеяния, толпятся арабы, как будто явившиеся из волшебного сна; там стряпают: бульон из костей, мясо, кус-кус, бобы, морщины, шерсть, пот, навоз. Всё подаётся на блюде, в ослепительной нише в стене.