Очарование Египта | страница 15

Мы скачем как дети на бесконечном матрасе песков. Это притягивающие и мимолётные ласки пустыни.

Пустыня – это нечеловеческое сердце земною шара. Несомненно быстрые и тонкие ноги наших осликов разматывали клубки её самых холодных и таинственных чувств. Песок живёт и мыслит, но не желает говорить. Однообразное рассеянное ничто. Ничего не говорящее и ничего не дающее человеку. Прорезанное морщиной тропинки, оно молча собирает нас. Трепетное молчание подземного Серапеума^>25 с его гранитными саркофагами со священными быками внутри. Тем не менее их с максимальной осторожностью пропитали горной смолой, селитрой, ароматическими травами, смесью из золота, драгоценных камней и папируса! Это было ошибкой, поскольку человеческая жадность и любопытство возобладали, победили и рассеяли их бессмертное единство.

Однако посредством какого рычага, состоявшего из дерзости, мышц и железа, грабителям удалось приподнять или расколоть эти огромные могильные плиты? Конечно, мычащее проклятие этого гигантского искусственного рукотворного стада настигло их всех в песках, которые, как верные стражи, коварно захватили их ночью в плен.

Так мне чувствовалось и виделось, пока мы поднимались как длинные чёрные лучи по пластам пустыни, движимые упорной волей, которая некогда клокотала в голове и в груди всех этих царей, завоевателей, магистратов, крокодилов и священных быков. Они продолжали реально существовать в своих царственных портретах из золота серебра меди и камня!

Таким образом, опьянённые обновлённой земной радостью, мы покинули эти дюны и эти могилы, полные жизни, ради укатанных гладких дорог, как если бы оставили жёсткую аскетичную постель, чтобы погрузиться в ванну, до краёв наполненную ароматной водой.

В полуденном мареве плывут головы грязных верблюдов, иронично наблюдающих за нашим автомобилем, несущих на своих спинах тяжёлый груз сахарного тростника и кукурузных листьев. У наиболее обременённых поклажей видны только ноги, колышущийся на ходу лес ног. Негр, черпающий воду из колодца при помощи шадуфа,^>26 обжигает мои губы, и я вступаю, мучимый жаждой, в безмерное жёлтое пламя, колеблющееся на поверхности пирамид Гизы. Вокруг всё плавится и пылает, тем не менее окружающее пространство пропитано свежестью, этим волнением, рождающимся на перекрестке трех линий, которые, чтобы достигнуть солнца, поднимаются, соединяясь на сияющей вершине пирамиды.