Очарование Египта | страница 14
Давка в бассейне шлюза, барки, до краёв заполненные грубым необработанным хлопчатником: стенания, бормотание, гневные возгласы в адрес этой европейской ловушки! Тяжёлыми и ритмичными шагами выступают четверо оборванных полуобнажённых бурлаков-негров. Без конца, сгорбленные, раскапывающие и укладывающие в сторону ил, без конца.
Тянущие канат, за которым волочится огромный полузатопленный парусник с драгоценным грузом хлопка, расплющенные горячие мешки с семенными коробочками. В них уже созревает будущая ткань, самая белая, самая блестящая, самая длинная. Управляет навигацией, сидя верхом на румпеле,>23 негритёнок, грызущий кусок сахарного тростника.
Барки с хлопчатником осаждают расположенное на берегу маленькое арабское кладбище, серые могилы которого со стелами, тюрбанами и мечами агав постепенно сползают в Нил. Звон и заунывное монотонное пение в горячей шерсти атмосферы.
На блестящих рельсах пыхтит маневрирующий поезд с цистерной для воды, с предупреждающей надписью: «Берегитесь поезда», под командой чернокожих машинистов, которым досаждают мухи и уже высоко стоящее солнце. Плотный круглый белый дым локомотива, курящий фимиам голубому минарету, муэдзин и его вопль, брошенный на Север – Юг— Восток – Запад:
Аллах Акбар؛
Быстрые соколы, которые, как истинные «крылатые дворники», высматривают с высоты труп собаки, чьё зловоние подслащиваес кислый острый дым печи, сложенной из лепёшек высушенного на солнце верблюжьего помёта.
XII. Прикосновение жирного навоза и прозрачного стекла
Острое ощущение опалило мои губы и ноздри. Мои нервы, которые, удлинившись, намотались на колёса автомобиля, транслировали мне наслаждение, испытываемое туго накачанными шинами.
Дорога, жирная от чернозёма и ила. Мясистая, маслянистая, насыщенная зародышами растений. Обочины опускаются вниз, в долину с мутными прудами, тощие водочерпалки, которые волокут тощие лошади, бронзовые буйволы в оправе изумрудных лугов, экстатические ибисы и летающие хлопья голубей.
Моя кожа, умащённая нильским елеем, малодушно трепещет на краю нового тактильного мира, сухого, стеклянного или металлического: это пустыня!
Я вступаю в удушливую атмосферу песчаного горизонта. Сахара. Я еду верхом на ослике, и мои высушенные руки благодарно впитывают влагу его крупа, вспотевшего под седлом. Воздух накаляется. Драгоценная капля пота сверкает как идеальная жемчужина на лбу моей спутницы, которая представляется мне царицей Савской