Его не пугали проклятая магия, кровь и древние запрещенные заклинания. Он злился прежде всего на себя, ведь не мог ничего исправить. Это видение, всего лишь видение. То, что ему открыло сердце города, источник. Чертов источник!
– Это должно отрезвить тебя, показать, что ждет на острове, дать ответы, если сумеешь составить из осколков целую картину. Мы, я – обращайся, как привычнее, – можем посылать тебе видения и подсказки, но не говорить за тебя.
Голос вернул внимание Тодора и напомнил, что он только наблюдает, а не находится там.
– Смотри!
И Тодор, стиснув зубы, увидел, как душа стала проклятой, соединяясь с демоном, витавшим неподалеку. Его не нужно было звать. Он пришел получить обещанное – то, чего его лишила смерть Норда. Их контракт вечен. До тех пор, пока оба не погибнут.
Слуга, судя по нервным движениям и клейму на лбу, проглядывающему из-за слипшихся волос, закончил ритуал. Тело, ранее принадлежавшее кому-то другому, ожило. Вместо глаз – красная оболочка. Вместо слов – древний проклятый язык демонов.
– Вы п-плоть, – с заиканием произнес слуга, кланяясь ожившему Норду.
– Мы те, – говорил он о себе и о демоне, – кто выпьет магию этого места и накажет его за жадность. Сила источника должна принадлежать создателю города, мне. Нам!
Вместо ответа слуга упал на колени и задрожал, истерично заламывая пальцы рук.
Тодор знал, что произойдет: в несчастного вселят демона, и так появится первый проклятый. Первый подчиненный, слепо следующий указаниям того, кто выше в иерархии. За непослушание – смерть. И он наверняка не отказался бы от нее, но демон внутри ведьмака всегда будет думать иначе.
Видение второе
– Ты ведь знаешь, в чем их проклятие? – Голос спрашивал Тодора, хотя все было слишком очевидно, и тот в ответ кивнул. – Демон дает свою магию, ее подпитывают убитые, а их души продлевают существование.
Их… Речь шла о Норде, стоявшем на берегу океана. Рядом – все те же дома, возле которых ему вернули плоть. Но, судя по разбитым стеклам, жилье было заброшено. От него веяло старостью, ветхие деревянные опоры накренились и при сильном штормовом ветре тихо поскрипывали. Этот звук пробрал бы до дрожи, но Тодору было слишком хорошо знакомо тяжелое ощущение уходящей жизни.
– Безразличие. Что может быть хуже?
– Жалость, – твердо отозвался Тодор.
– Тогда смотри, к чему она приводит.
На мгновение видение размылось, замелькало, показывая кусочки прошлого. Все напоминало перемотку времени, и, похоже, одно и то же событие повторялось.
