– Обычный, – сказал он, раскрывая ладонь.
Билет, похожий на те, что в книге, только этот был плотный, с яркими красками и изображением старинного зеркала. А вырезанные узоры по краям совпали точь-в-точь. Будто их делали на одних и тех же станках.
– Нестрашно, ведь мне и так последнее время слишком везет.
– Со мной точно.
Алан хитро улыбнулся и, пока Ани рассматривала рисунок, мягко приподнял ее подбородок и поцеловал. Коротко, легко, по телу пробежали мурашки. Столько реального, живого было в этом жесте. И так не хотелось прощаться с этим моментом, но их ждет поиск.
– Пойдем, через пять минут закрывают вход в музей.
У прозрачных дверей их билеты проверил мужчина в темно-бордовом костюме. Он чем-то напоминал цирковую форму, а вместе с причудливым беретом и торчащими в разные стороны седыми волосами придавал ему образ художника.
Аннетт подметила, что вход в музей можно было сравнить со световым представлением. На белых кубах разных форм стояли вазы, стаканы, разнообразные баночки. В стекле отражались лучи солнца и, касаясь кожи, согревали ее. Разноцветные пятна вырисовывали картины на белом мраморном полу, и Ани видела в них размытые силуэты домов, животных, иногда и лиц.
Если бы не поиск ключей, можно было бы пойти в залы со статуями, диковинными украшениями и даже мебелью, но ведьмаки направились к зеркалам.
Алан шел молча. Иногда Ани казалось, что она и вовсе одна. И пока все ее внимание было сосредоточено на ощущениях, под ногами начала виться золотистая нить.
– Нам не к зеркалам, а сюда, – произнесла Аннетт, заметив, как Лавка показывает ей дорогу в комнату со стеклянными цветами.
– У меня в глазах рябит от света и этих пятен.
– Учту, когда буду приглашать тебя на следующее свидание, – отшутилась Ани и взяла его за руку.
Ей нравилось солнце, наполненные его лучами комнаты и экспонаты. Этот музей был глотком забытого ощущения свободы, тепла и умиротворения. Это лето в Нордвуде было затянуто грозовыми тучами, а вместо горячего песка берег, так и оставшийся холодным, был усыпан водорослями и ракушками. И вот сейчас, осенью, за окном спальни Аннетт все чаще виднелись неспокойные штормовые волны.
Алана, казалось, устраивало их молчание. Он был бледен, непривычно рассеян. Возможно, это последствия морока запрещенной книги, а может, музей и вправду давил на него. И, как бы там ни было, Аннетт уверенно привела его к полевому цветку удивительно тонкой работы, стоявшему на небольшой прозрачной шкатулке. Именно в ней растворилась золотистая нить.
