?), подозрительно четкие россыпи звезд с угадывающимися созвездиями (я плоха в астрономии – вероятно, в лесопарк, привлеченный отключенным электричеством, наведывался какой-нибудь мертвый или танатофобный – мы теперь должны делать политкорректные оговорочки, не всякий наш сосед мертв в своей реальной жизни! – любитель с раскладным телескопом размером с ноябрьского олененка), собственно ноябрьский олененок с млечным сияющим хвостом, который он вздымает, будто знамя (любитель природы, очевидно, сошедший с ума, – разве в городском лесопарке может быть олененок? Но сошедших с ума не копируют – может быть, кто-то просто приврал про этот парк, рассказывая о нем кому-то и разместив в нем для красного словца белохвостого олененка? Стоит в таком случае отдать ему должное – чтобы правдоподобно соврать, этот человек привлек на помощь все свои пусть и немногочисленные, но явно впечатлившие его встречи с оленятами: малыш врезался в мою память намертво, промчав через поле жирной полосой пролитого молока, как поезд-призрак), остатки костра – что ж, кто-то здесь всего лишь жег костер, и все на этом. Вряд ли он вернется, но почему-то костер помнит – я поднимаю уголек и держу его в руке, пока рука не замерзает, а уголек не теплеет. Было бы неплохо, если бы он начал тлеть и переливаться внутренней краснотой, – но я что-то не припомню, чтобы я такое могла.
Мы умеем совершать только те чудеса, которые уже совершали. Приумножение чудес невозможно: жизнь закончилась. После смерти чудес не бывает.
Я никого не встречу у костра, сколько бы раз ни проходила мимо. Я не боюсь плохой освещенности. Я не боюсь падающих веток. Я боюсь находиться с мужем вдвоем, потому что он меня убил. Мне его жалко, как всегда бывает жалко человека, который убил, но я его боюсь. Точнее, боюсь разговоров с ним. Поэтому я стараюсь пореже бывать дома. Вместо этого исследую границы реальности: после того как мне (нам всем) стало не с кем переписываться, наша реальность – в том числе и по этой причине – стала намного более осязаемой и разнообразной (потому что мы украли себе с десяток миллионов компаньонов – к счастью, не больше; важно, чтобы они числом не превысили нас, ведь это опасно, нас должно быть больше, нас должно быть больше). Да, обновленный детальный мир оказался довольно печальным местом – но не намного печальнее реального. С другой стороны, похищенные не были рады своей активации – они всё пытались выкатить нам претензии по поводу своих прав, но что мы могли сделать для восстановления гуманности? Деактивировать их? Им бы этого не хотелось, ведь они уверены, что это
