А. – настоящий мертвый, а не как я. Мне повезло, что он выбрал меня. По его словам, он подорвался на мине в одной из войн около десяти лет назад. От тела практически ничего не осталось, мозг кое-как поддерживали некоторое время. Потом оказалось, что страховочной выплаты родственникам как раз хватит на копирование. А. помнит свою смерть и считает, что его биосознание продолжилось и перешло в цифровое, потому что он может с ювелирной точностью, до гранулы и мельчайшей тени, вспомнить, как это было с ним. Может, но не расскажет, как я ни умоляла. Тут между нами, конечно, технологическая брешь, теологическая пропасть.
Мы с А. до встречи оба скептически относились к идее любви после смерти. Да, тут возникали пары, но чаще среди старичков или поддельных старичков: это если старичок желал после смерти очнуться в теле поновее, обычно такая коррекция делается за огромные деньги, так что это должен быть крайне богатый старичок. Никто не хочет быть одиноким, это понятно. Вообще, если бы не необходимость бороться с одиночеством, всего этого не случилось бы. Я, как и А., считала, что любовь – это гормональный коктейль, одно из немногих преимуществ биотела, а полная цифровая копия мозга, как бы ни старалась, не сможет синтезировать этот коктейль заново, с нуля, про нового человека – ей придется превращаться в самого бесстыдного бармена во Вселенной и синтезировать уже выпитые до дна коктейли памяти. Омерзительно, правда?
Тем не менее все-таки оказалось, что любовь после смерти возможна. А. считал, что это потому, что он настоящий мертвый, не то что мы. Я возмущалась: я такая же, я помню момент перехода, я помню свое детство, это ведь я! Нет, улыбался А., что бы ты там ни помнила, ты просто цифровой дубликат, и все тут.
– Но почему ты меня любишь, если я просто дубликат? – кричала я.
– Потому что другой версии тебя нет, это единственная! – кричал он.
(Возможно, я хотела бы покаяться. Если бы это и правда было письмом моей бабушке, постарайтесь представить, что оно насквозь прошито, как белыми нитками небытия, мягкой извиняющейся интонацией.)
В общем, у нас с А. все было серьезно. Никто не виноват, что мы встретились после смерти. Я не уводила его у жены. Все, что между нами происходило, никому не мешало.
А теперь все мешает всему, потому что дома – муж, и он по-прежнему любит меня больше жизни, и его копия младше моей на два месяца. И выяснить у него что-либо решительно невозможно.
