– Боже мой! Ну скажите же хоть что-нибудь, – взмолился Делагард, – пожалуйста… Скажите! Прошу вас…
Квиллан продолжал оставаться в прострации. Голос из задних рядов неуверенно бросил полушепотом:
– Отче наш, иже еси на небеси… Да святится имя твое…
– Нет, – оборвал священник читавшего молитву. Создалось впечатление, что он медленно пробуждается от долгого и тяжелого сна. – Не эту. – Он облизал губы и произнес с нотками неуверенности и неловкости в голосе:
– Если я пойду и долиною смертной тени, то не убоюсь зла, потому что ты со мною… (псалом 22:4) – Квиллан сделал паузу, снова задумчиво облизал губы, словно подыскивая нужные слова. – Ты приготовил трапезу в виду врагов моих… Так благость и милость да сопровождает меня во все дни жизни моей (псалом 22:5-6).
Тила Браун подошла к Лоулеру, взяла его за локти и повернула руки так, чтобы рассмотреть ожоги на ладонях.
– Ну, – тихонько сказала она, – пойдем вниз, и ты покажешь мне, какой мазью их нужно обработать.
В своей каюте, маленькой и уютной, среди порошков и снадобий Лоулер окончательно пришел в себя.
– Возьми вот этот пузырек, – указал он своей спутнице на ряд препаратов на полке.
– Этот? – уточнила Браун. В ее вопросе прозвучало явное подозрение. – Но это же не мазь.
– Знаю. Смешай несколько капель с водой и дай мне. А потом займемся мазью.
– Что это такое? Обезболивающее?
– Да, что-то вроде этого.
Тила занялась приготовлением лекарства для него. Ей было около двадцати пяти лет. С золотистыми волосами, карими глазами, широкоплечая, с крупными чертами лица, с блестящей кожей оливкового цвета она выглядела привлекательной, физически сильной женщиной. Кроме того, по словам Делагарда, Тила считалась неплохим работником. Она прекрасно разбиралась во всех тонкостях корабельной оснастки. Лоулер мало общался с ней на Сорве, но двадцать лет назад умудрился переспать пару раз с ее матерью, Аней, когда ему самому исполнилось примерно столько же, сколько сейчас Тиле Браун (ее мамочка была аппетитной тридцатипятилетней бабенкой). Эта связь являлась самым идиотским поступком с его стороны. Вальбен сомневался, что дочери что-либо известно об их отношениях. Мать Тилы уже умерла. Три года назад она ушла на тот свет, отравившись испорченными устрицами. В ту пору Лоулер закружился в вихре любовных увлечений – его очень любили женщины. Это случилось вскоре после того, как развалился брак Вальбена, короткий и с самого начала обременительный, но теперь все миновало, и ему становилось очень неловко от пристального взгляда Тилы Браун, которым она смотрела на него, словно доктор совмещал в себе все, что, ей казалось, нужно для мужчины. Но девушка ошибалась. А вот сказать об этом Лоулер не мог в силу или сверхгалантности, или полного безразличия.
