«А я-я-я-я нашё-ёл другу-у-ую-ю,
Хо-оть не люблю-ю но целу-у-ю-ю…»
Я глажу матовое плечико прислонившейся ко мне Светки и думаю, как я вообще мог жить все эти долгие годы.
А когда-а-а я е-ё-ё обнима-а-аю-ю,
Всё равно-о о тебе-е вспомина-аю…
Как она решилась? Она же знает, что снова наступает на те же грабли. Значит всё таки есть из за чего. От неё пахнет свежестью и чистотой, а я насквозь провонял перегаром и потом, однако она не отстраняется и не морщит нос, а это значит…
За-втра-а-а я бу-у-ду до-ома-а,
За-втра-а я бу-уду пьяны-ый..
Ничего, скоро и я стану чистым, потому что где-то в нескольких метрах от этого домика исходит жаром, томится натопленная банька. Стерва сама включила баню в программу мероприятий, потому что в отличие от Светки не может переносить запаха трёхдневной немытости, тем более один из нас уж точно нужен ей чистым, блестящим и скрипящим.
***
– Ой гавари Ма-асква-а рразговарривай Рассе-ея! – Рычит Геракл, словно по барабану поочерёдно шлёпая вениками по тщедушной раскрасневшейся спине Уксуса.
– Вова, хорош…шкура слазит…– мычит жертва инквизиции, упираясь носом в дубовую лавку, но инквизитор даже и не думает останавливаться. Он наращивает темп, с рёвом обрушивая веники на жертву, будто хочет выбить из неё всю накопившуюся за сорок лет жизни пыль. Наконец раскалённое тело достигает предела текучести и бесформенной массой стекает на нижний полок. Оттуда ожив и воспряв в два прыжка варёное тельце достигает двери.
– Куда? А живот? – Недоумевает Геракл, удивлённый внезапным исчезновением предмета взбучки.
– Пошёл ты! – визжит Уксус уже из-за двери. Мне мои яйца дороги в сыром виде.
Слышится всплеск и я представляю как шипит, растворяясь в голубой воде бассейна раскалённое тело.
– Дрищ! -Геракл вытирает со лба струйки пота. – Следующий!
– Я пас! – тут же кричу я, закрываясь ладошками. Мне кажется, что я уже сам пережил всю эту экзекуцию, наблюдая за страданиями Уксуса. Следом за мной от услуг парильщика отказываются Буратина и Поночка.
– Вы чё мужики не русские что ли? – На бородатом лице разочарование и обида. – Да минута в бане это год жизни.
– Плюс, или минус? – осторожно спрашивает Буратина.
– Ясен перец плюс!
– Что-то я не уверен. Тебе может и плюс, а Уксусу точно в минус. – говорю я.
– Идите наХ…– окончательно обижается Геракл и начинает отчаянно стегать сам себя. Я смотрю на его блестящие от пота мускулистые руки, которые ловко машут вениками и думаю: вот бы мне столько здоровья. В этом беспробудно бухающем человеке заложен огромный потенциал, и мы ещё не все его возможности знаем.
