Я злобой жёг судьбы своей мытарства
И крылья в пылу битвы опалил.
Теперь во мне молчит накал страстей,
А я, как птица, меж двух крайностей
Лавирую, стремясь не рухнуть вниз.
И этот путь, поверьте мне, тернист.
Я жалил ядом – нет теперь его.
Я непреклонен был – теперь в сомненьях.
И вроде проживал жизнь одного,
Но на три жизни было в ней мгновений.
Я каждой ставкой восхищал народ,
Я жил ва-банк, а как же жить иначе?
И разрушая прежний обиход,
Себя я изолировал, тем паче.
Как будто одержим, но без желанья.
Хоть часть меня была в том самом мне?
А может, одержимость, заклинанье
Господствовали в темной пелене?
Однако знаю: я жил не напрасно.
Жаль только лишь грядущую пору:
Всю свою жизнь пробегав сопричастным,
Я ненароком упустил судьбу.
Тонкое чувство
Вздымалась кружевом роса,
В лучах тепла волнуя дали,
Пока пернатых голоса
Остатки тиши прогоняли.
Просторы синие небес
Вдруг поседели в одночасье,
И окропленный влагой лес
Застыл в осанистой гримасе.
Пока бушует непогода,
Замолкли сизые поля,
Наполнилась тоской природа,
Поникла в слякоти земля.
Часть 1.
1862 год.
Пара верст пути оставалась карете до пункта назначения, когда она остановилась, чтобы высвободить страждущего свежего воздуха и твердой почвы под ногами молодого человека. Терзаемый глухой головной болью и приторно-сладким чувством тошноты, студент Императорского университета Святого Владимира опустил голову, приготовившись к худшему, но неприятные позывы в мгновение отступили под гнетом утренней степной прохлады.
« Фух, кажется, отпустило» – подумалось юноше, когда он решил оглядеться по сторонам.
Навязчивое желание избавиться от морской болезни, застигнувшей студента в Винницком уезде Подольской губернии, то усыпляло его в дороге, то заставляло нервно вглядываться в заоконный пейзаж. Последние часы поездки молодой человек как раз провел в беспокойном сне, потеряв на время ориентацию в пространстве. И вот он стоял на окраине неприглядной сельской дороги, наблюдая раскинувшееся пред ним земляное полотно, усеянное крестами и серыми надгробиями.
– Как вы, Генрих? – спросил соскочивший с кареты извозчик и принялся разминать запрелые от продолжительного сидения части тела.
– Мне нехорошо, – сухо констатировал юноша, не желая обсуждать детали. – Почему у кладбища нет никакого забора?
– А зачем? Оно всё ширится, такова уж суть погостов.
Генрих со сказанным согласился, незаметно кивнув.
– Что ж, немного тут осталось? – спросил он.
– Так минута буквально! Мы уже в Гнивани.
