– Молиться всегда есть о чем! Бог милостив! – священник не сдавался.
Священник в лагере появился недавно, говорили, что воевал, награды имеет, в отставку вышел по ранению. Принял постриг, монашествовал, закончил семинарию, место службы выбрал сам.
– Милостив к таким как я? А как же не убий? Можно отмолить?
– Неисповедимы пути Господни! Раскаяться никогда не поздно, обрести душевный покой и любовь.
– А если нет ни раскаянья, ни покоя, ни любви? Убили мою любовь, и я их покарал за это!
– Гордыня – тоже смертный грех! Ты же не Бог или право имеешь?
Василий Иванович смутился, именно эти слова он кричал, когда стрелял в егеря.
– Мне ведь тоже убивать доводилось, хоть и на войне. В гневе было всякое, в чем раскаиваюсь.
– Вам, батюшка, за ваши убийства ордена, а мне срока!
– А я сам себе срок назначил и искупаю свои грехи вместе с тобой!
– Не все же, кто воевал, идут в священники?
– Им Бог судья. И мне. Мы попали в засаду, все погибли, я ранен, кругом враги. Тогда обратился к Богу. Если выживу, то буду помогать таким как сам. Чудо! Вертолеты, спецназ, госпиталь. Радист перед смертью успел передать точные координаты.
– Разные у нас судьбы.
– Как посмотреть. Зло принимает обличия разные!
– Подставлять другую щеку?
– Содеянного не вернешь. Наказание от людей ты скоро исполнишь. Душу надо обрести, полюбить Бога в себе, полюбить людей, полюбить жизнь! Бог есть любовь!
– Сложно это, батюшка. Но буду думать над вашими словами.
Думал. Армянский поэт Исаакян напутствовал сына – « Люби весь этот мир большой!» Последний год на зону стали приходить молодые здоровые наглые. О содеянном ими не жалели, хвастались этим. Как их любить?
Василий Иванович передачи получал редко, всегда брал себе только кружок копченой домашней колбаски. Такие кружки делали у него в семье, когда появлялось свежее мясо, мать набивала, а отец коптил. Ел понемногу, вдыхал аромат, надолго хватало, на душе теплело. В бараке об этом знали, но в этот раз двое новеньких стали потрошить передачу без разрешения, пока Василий Иванович снимал ватник. Барак притих.
– Не подавишься? – сквозь зубы спросил качка.
– Ты что, старик, оборзел? – угрожающе вставая, демонстративно откусил кусок.
Василий Иванович ударил в печень, коротко, беспощадно. Качок стал оседать, глаза закатились, остатки колбасы выпали на пол. Повернувшись, к его напарнику сказал.
– Захочешь доесть – бери зубами с пола, привыкай! Если рукой тронешь, то эту руку на делянке отрублю!
