– За свободу сидя, – пробурчала мать, понимая, что с такими жирами лишний раз вставать не резон.
Засыпая вечером, Ликас впервые за очень долгое время был спокоен. Не то чтобы счастлив, счастлив он не был, но ощущение семьи и благополучия согрело его перед сном. Он был сыт, он был дома, и никто не ругался.
Пятого января отец и мать получили зарплату, свои коллективные сто рублей без аванса, а седьмого началось непоправимое. Мать пришла в булочную на углу улицы, ту самую с оранжевым светом, падавшим ромбом на снег. Старушка Северия странно смотрела на нее из-за прилавка.
– Мне булочек, как всегда.
– Ах, пониа>31, у нас теперь все дороже!
Это назревало. Уже год в воздухе висело ощущение надвигающегося урагана. Все относились к происходящему поразному. Кто-то, как Миколас, требовал перемен, независимости, прихода европейских правил экономики; кто-то, как Ликас, был против в пику остальным. Такие, как мать, были заодно с родными из России. В основном работники оборонных предприятий, заводов и фабрик союзного значения категорически отрицали суверенитет Литвы.
Родители Юргиса, мать Йонаса были за партию «Единство», отец был в противостоящим лагере, в «Саюдис».
Как бы там ни было, 7 января цены на хлеб в Каунасе выросли втрое.
– Сука! Вот чего ты добился! – кричала мать на отца. – Вот они, твои европейские прутскены>32! – Миколас бросился на нее со стулом. Звон стекла, дверца серванта, задетая ножкой, слезами посыпалась на пол. Ликас не разнимал их. Он схватил куртку, шарф и выскочил в подъезд. Через полчаса отец, не замечая его, вылетел на улицу. Дома он не ночевал.
* * *
Бойцы «Альфы» выехали из Пскова. Кругом было смятение. «Единство» пыталось взять штурмом Верховный совет в Вильнюсе. Отец не вернулся. Весь этот и следующий день Ликас блуждал по городу, пытаясь найти своих, но никого из приятелей не было. В конце концов, днем 11 января он встретил мать Йонаса. Она шла на станцию.
– Пониа Сауле, лаба дена>33!
– Лаба дена, Ликас! – они говорили на литовском. Все уже были в Вильнюсе, там назревала революция. Сауле так и сказала: «революция».
– Наши уже там, ты едешь?
– Конечно, – он хотел пойти с Сауле, но здравый смысл пересилил. Он был слишком легко одет и помчался домой за свитером и шапкой.
Мать варила себе кофе. Ликас никогда не видел, чтобы она варила кофе, да еще и вечером. Она не слышала, как сын вошел, и продолжала вести себя так, как ведут в одиночестве. Огромная грузная почтальонша в засаленной майке с крошечной чашкой кофе на подоконнике. Наталья Васильевна смотрела, не отрываясь, пустым взглядом в северные снежные дали. И вдруг она запела. Чуть ниже, чем нужно, не очень громко. «Не искушай меня без нужды». Эта страшная тупая туша издавала такие чудесные звуки. «Я не могу придаться вновь раз изменившим сновиденьям».
