Облака на горизонте, как остатки бесконечной ночи, уходили прочь: теперь над миром будет светить солнце!
И вот тёплые лучи коснулись счастливых лиц.
«О, великий Кукумац! О, великая Тепеу!»
Собравшиеся рыдали от происходящего чуда. Сколько же надо сил, чтобы создать такое! И всё ради них – людей!
– Хурукан! – закричали в толпе. – Сердце небес!
Над головами людей заливалась первой песней кецаль – маленькая зелёная птичка с красной грудкой.
И правда – зелёные пёрышки, обхватывающие грудку, смотрелись как ребра, удерживающие алое сердце!
Люди танцевали, раскуривали смолы, пели первые свои песни, которые складывались прямо сейчас – экспромтом; в благодарность богам за такое чудо прокалывали себе мочки ушей и локти, возвращая богам их потраченную силу.
Сами боги были счастливы, увидев наконец благодарность за свои труды; услышав в устах людей свои имена; почувствовав, как умножается их сила с каждой каплей крови…
Элизабет поставила красивую статуэтку на место.
Рассматривая через прозрачную ткань балдахина скат крыши, сложенной из снопов тростника, Бет почувствовала себя настоящей королевой джунглей.
«Так! А где мой ананасовый фреш?» – подумала королева и встала с кровати.
Прежде чем спуститься вниз, Бет решила оглядеть окрестности с балкона.
Прилетев вчера, ближе к полуночи, они с Тимом даже не нашли сил не то что пройтись по территории перед сном, а даже выйти на балкон – сразу улеглись в кровать.
«Интересно, это что за записка? От Тима? Или реклама отеля?»
К утру работы на пирамиде и в её окрестностях завершились. Исчезли прожекторы, исчезли рабочие. Только режиссер с техником проверяли один нехитрый механизм:
– Ну как? Всё работает?
Техник лишь фыркнул в ответ: «Сущая ерунда».
Он нажал на кнопку, и две узкие дверцы снова закрылись над Тимом – тот и глазом не моргнул.
Элизабет раздвинула в стороны ширму с витражами и вышла на балкон. Перед ней стояли два плетёных кресла и стол. На столе лежал шлем, украшенный плюмажами с цветными перьями, которые обтекал ветер – даже в мелочах постояльцам напоминали про место их пребывания.
Шлем прижимал собой листок бумаги, сложенный гармошкой.
Бумага была необычайно толстой, коричневатого оттенка, с еле заметными белыми разводами:
«Это же хун, – догадалась Элизабет. – Ну-ка, посмотрим».
Майя такую бумагу раньше выделывали из коры фигового дерева.
Она развернула лист и увидела знакомое изображение из Дрезденского кодекса.
На заднем плане в окружении иероглифов росла сейба, занимающая ключевое место в космологии древнего народа. Ветви зелёного дерева больше похожи на щупальца осьминога, нежели на части растения. Принимая во внимание символичность изображения, четыре ветки вместо плодов, скорее всего, покрыты драгоценными камнями – так древний художник зашифровал символ процветания, достатка и благополучия.
