Он представил родителей, одетых в эти ужасные робы, с колодками на ногах – как они с таким же выражением лица могли переступать порог. От этого ему стало ещё горше…
«Бедные мои…»
Всё происходящее пробудило в нём какие-то глубинные чувства, каких он стеснялся, намеренно скрывал или о которых он даже сам не подозревал.
«Ведь он – чей-то отец», – подумал Йозеф про мужчину, ступающего впереди: смотрит под ноги, чтобы не упасть, шаркает к дверям.
«Это какой-то бал сатаны!»
Йозефу показалось, что, переступая порог, он будто переходил в другое измерение. Видимо, потому, что не стало голубого неба над головой, а с боков стали давить серые стены. Потому что собачий лай теперь стал доноситься издалека, а голоса капо и зондеркомандеров совсем близко, будто внутренний голос. Потому что в нос ударил такой запах – какой-то знакомый и в то же время новый, непонятный, с примесью.
Последние остатки воли покинули Йозефа. Потрясение было его так велико, что он чуть не упал, споткнувшись о рельсы, – он как маленькая щепка, подхваченная волной людского моря.
Рельсы упирались в решётку. Если открыть в ней дверцу, то можно попасть в соседнее помещение, пока закрытое от посторонних глаз большим куском ткани, который вздувался от сквозняков.
На рельсах одна за другой стояли тележки – совсем скоро послышится скрип их колёс. Откроются дверцы, и в лица полулюдей пыхнет жаром печей.
От нахлынувших эмоций и странных ощущений Йозеф находился в какой-то прострации – не успел он опомниться, как оказался в газовой камере. От бетонных стен и потолка веяло холодом. Из-за тусклого освещения страшные лица стали ещё страшнее: игра теней делала их похожими на черепа. Дальние углы зала утопали в сумраке, от чего казалось, что комната эта бесконечна, и если идти вперёд, то из тьмы будут появляться всё новые и новые головы.
Все притихли и стали ждать своего приговора. В этой тишине Йозеф понял, что по щекам его текут слёзы. В отличие от всех остальных, он не готов был умирать. Когда смерть неминуема – ценность жизни возрастает с той же скоростью, с какой у тебя её отнимают.
А смерть неминуема – зачем они рейху такие беспомощные. И всё же в этом ящике Пандоры тлела надежда. И Йозеф надеялся до последнего, что всё это закончится так же, как и началось.
Тишина. Она была недолгой. Люди один за другим, будто после сеанса гипноза, стали приходить в себя. Кто-нибудь давал волю своим эмоциям, и этот почин стали подхватывать другие. Вскоре камера наполнилась адским сонмом голосов. Заволновалось людское море…
