Усть-Трубечи встретили нас неприветливо. По дневному времени мужики были в поле и из-за плетней на двух вооруженных незнакомцев настороженно поглядывали женщины с детьми на руках. Наверное, мы выглядели необычно для жителей села. Урхо обзавелся целым колчаном стрел со стальными наконечниками и композитным кавалерийским луком. Свой кривой нож и рогатину он оставил, добавив к ним короткий прямой меч в кожаных ножнах и топорик с легким лезвием. Топориком было удобно рубить хворост для костра, но при случае он мог послужить и оружием. Мне он купил длинную саблю, которую я носил за поясом без ножен, рискуя порезаться. Свою рогатину из XXI-го века я выбросил и приобрел короткий дротик, которым можно было и поохотиться. На это вооружение и на остальную экипировку: заплечные котомки, огнива, запасные постолы и прочее, ушел почти весь запас серебра, оставшийся у Урхо после взяток мадьярским чиновникам и оплате шпионам в кочевье. В общем, вид у нас был самый что ни на есть бандитский и неудивительно было то, что бабы прятали от нас ребятишек. Все же нам удалось найти для ночлега заброшенную и полуразрушенную хату на окраине села. Там был очаг в котором можно было развести огонь, что мы и сделали. Ночь уже уверенно сменила вечер, когда к нам пришли гости.
Старший из них был стар и сед, коренаст, но крепок телом. Это был староста и, по совместительству, жрец всех местных богов, как славянских, так и степных. Его паства включала также местных хазар, которые не были иудеями, а поклонялись Тенгри. Звали старосту-жреца Радонегом, также как и отца Алеши Поповича. По сути он был моим коллегой – волхвом. Единственным исключением из его пантеона был Иисус Христос, которого представлял поп местной церкви по имени Михаил. Все это нам рассказали оба служителя культа, которые оказались закадычными друзьями, честно поделившими между собой рынок опиума для народа. Священник был худ, высок, много моложе жреца и, также как и его друг, носил обычную для крестьян одежду. Впрочем, оба они и были крестьянами и жили тем, что выращивали на своих полях, а свои служения культам рассматривали как своеобразное хобби. Мы пригласили священников к огню, поделились с ними вчерашними лепешками, сушеным мясом и последними глотками пива из меха на поясе у Урхо. В этой тихой глуши гости были редки. Пару раз в год проезжали из Киева за данью и еще раз или два наведывались кочевники из Поля за тем же самым. Все остальное время самыми значительными событиями были рождения и смерти. Село не стояло на торной дороге, да и вообще никаких дорог здесь не было, так что даже купцы сюда не заходили. Левый берег Днепра был болотистым, не позволяя высадиться, а банка в устье Трубежа обладала непредсказуемым нравом, намывая мели то здесь, то там. Неудивительно, что проплывающие по реке лодьи в Усть-Трубечи не заходили и шли без остановки до самых Порогов. Поэтому, появление таких персонажей как мы, вызвало закономерное любопытство.
