– Это Месяц или Луна? – не нашел я вопроса получше.
– Так тебя приворожили?! – разочарованно протянула она.
Конечно же меня приворожили! Аня призналась мне в этом еще в нашу первую ночь. Не знаю, какие именно она произносила заклинания и как она камлала. Какая разница? Я был ею приворожен, и хотел оставаться в плену этого несравненного приворота всю оставшуюся жизнь. И не все ли равно, околдовала ли меня сила нашептанных слов или меня приворожили изумрудные глаза и тонкие завитки волос на прекрасной шее? И в ее голосе и в ее глазах и в каждой частичке ее я обнаруживал одну и ту же магию.
– Ты не подумай, Лёва – прошептала Веда то ли мне, то ли лунно-месячному свету – Мне чужого не надо. Но я должна родить дочку и ты знаешь почему. Только надо, чтобы она родилась в любви, даже если это любовь только на одну ночь.
Наверное, я мог бы попробовать с ней переспать хотя бы из уважения и, при известной сноровке, у меня бы это получилось. Но дать ей то, что она искала, я не мог. Она это поняла и не беспокоила меня до утра.
Утром нас разбудил свист, такой пронзительный, что я слетел с лавки и невольно вспомнил уже покойного, но еще не родившегося Соловья. Не к добру вспоминать по утрам парадоксы времени, пришла мне в голову неосознанная мысль. Вроде бы вчера я заснул сразу, в один миг, как будто вдруг выключили свет, а утром оказался тепло укрыт медвежьей шкурой, наверное это Веда постаралась.
– Урхо пришел, свистун заполошный – спокойно сказала она, вставая со своей лавки – Пойдем, я вас познакомлю.
Свистун оказался немолод, было ему по меркам моего мира лет сорок. Вот он-то как раз, в отличии от многих моих древнерусских знакомых, действительно походил на славянина, каким их показывают в фильмах, гордо именующих себя историческими. Был он обут в кожаные постолы и одет в длинную холщовую рубаху с простой оторочкой, поверх таких же холщовых портков. На груди у него была вышита знакомая мне ветвистая свастика с закругленными краями, наверное, знак Ярилы, а может и иного аналогичного бога. За пояс с медными бляхами был заткнут кривой нож, а из оружия при нем была длинная рогатина с наконечниками темной бронзы и короткий лук с тремя стрелами. Всем бы он походил на полянина, вятича, радимича или кривича, если бы не темные волосы и белесые, как у Веды, глаза.
Он обратился к Веде на неизвестном мне языке и протянул тряпицу из которой выглядывал небольшой каравай хлеба. На меня он смотрел настороженно.
