Только теперь я позволил себе броситься к Ане, все еще не поднявшейся после удара змеиного крыла. Теплая и бесконечно родная, она судорожно прижалась ко мне ища защиты от увиденного и пережитого ужаса. Я крепче прижал ее к себе, чтобы почувствовать, как дрожь от пережитого покидает ее тело и чтобы увидеть как зеленый изумруд возвращается в ее прекрасные глаза. Теперь мы снова были вместе и длинные одинадцать веков наконец отпустили меня. Но где-то там, в таинственном "нигде" двигались вверх по оси времени десятки птерозавров, их поводыри и несчастные обманутые протовенгры. Рои выполнил свое обещание, по крайней мере я на это очень надеялся, и теперь атакующих отделяли от нас часы, а не минуты, но эти часы не были бесконечны. Поэтому, я осторожно освободился из ее объятий и ее зеленые глаза, хоть и потемнев от грусти, посмотрели на меня понимающе. На чесночную вонь она даже не обратила внимания…
Через полчаса на площади уже было несколько сот человек народу. Удивительные новости распространяли вездесущие мальчишки и приводили с собой степенных мужчин и не менее степенных женщин, моментально теряющих степенность при виде дохлого Змея на заборе. Пришел участковый полицейский, молодой парень, которого все звали просто "Денис". Лейтенант крутился вокруг туши чудовища, щелкал камерой смартфона и благоразумно не спешил известить начальство, хотя и носил на поясе внушительных размером коммуникатор. Давешний "браток", обладатель "помповухи", оказался неплохим парнем, немного знающим английский и быстро нашедшим общий язык с Эйтаном. Но пережитое недавно потрясение давало себя знать и он время от времени поворачивался и смотрел на тушу Змея с трудом ворочая вросшей в плечи головой. Посматривая на меня искоса, он удивленно повторял время от времени:
– Ну и разборки у вас!
С водителем грузовика, помявшего его "тойоту" он "перетер" довольно мирно и теперь они вместе цепляли к грузовику трос, чтобы оттащить Змея. К тому времени, когда приехал Богдан на своем "фиате" и привез обеих женщин: тетю Надю и бабу Катю, народ уже начал волноваться. Кому-то надо было что-то сказать людям, но все почему-то выжидательно посматривали на меня.
– Давай! – сказал Эйтан на иврите.
Ну почему всегда я? Что я им скажу? Соврать что-нибудь, что ли? Как назло, ничего не приходило на ум. Как произносят речи я не знал. Наверное, нужен броневик или танк, а еще лучше – трибуна. Я, кряхтя, забрался в кузов грузовика и оглядел площадь. Их было человек двести, мужчин и женщин, в рабочей одежде или домашних трениках, старых и молодых, местных и приезжих. И все они смотрели на меня и ждали от меня верных слов. А я не знал, что им сказать. Поднять руку и призвать к чему-то большому и светлому? Но нам не светило ничто большое и светлое, а ждала нас черная, неблагодарная и кровавая работа по очистке прошлого. Мне так и не удавалось сообразить, с чего начать, и тишина на площади начала становиться гнетущей, когда я заметил, что рядом со мной стоит Аня. Она вышла вперед и крикнула:
