– А что хорошего, к примеру, в том, чтобы после всех ратных подвигов, с поля придя, пустую репу пареную жрать, пока всякие старши́на родовая и в бою-то не бывавшие будут в добыче твоей жадными руками копаться, что получше отбирая для себя? Наплюй ты на этих воров, не о том сейчас надо думать.
Воевода повернулся к волхву лицом и стоял теперь опершись о стену спиною. Оба смотрели друг на друга со снисходительной усмешкой, как бы дивясь взаимно неразумию собеседника.
– Ты не бояр, но, я думаю, понимаешь все-таки, чем может кончиться такое воровство, коли придут находом хазары? – сказал воевода и добавил, значительно подняв палец. – Для всех! Служить надобно честно. Это долг.
– Чудак ты, право слово. Хазары то ли придут, то ли нет, и то завтра. И ко всем, вот тут ты прав. А выгода от воровства – она под руками, моя, сегодня. Мне, что ли, на новую вервь раскошеливаться? Вот и смекай, тянут ли честь с долгом против выгоды.
Воевода побагровел, сжал кулаки.
– Ты не злись, – сказал Облакогонитель примирительно. – Я ведь говорю не лишь бы твоим словам поперек. И не ворам в оправдание. Я к чему веду речь: хотим мы, нет ли, но жизнь к тому идет, и понять людей можно. Задушили роды самостоятельного мужика. Вот вы, градские, торгуете, исхитряетесь получить барыш. Да, торгуете-то вы родовым, что так, то так, это верно, но роду-то вы все его затраты до последней драной тряпочки возмещаете иноземными нужными товарами. А роды и на ваш кровный барыш, что вы великим искусством получили, торгуясь, тоже разевают рот. Даже на вами, бояра́ми в походах добытое добро норовят старши́на наложить лапу. Да еще и плюют тебе в изрубленное в боях лицо: вы-де бездельники, захребетники, мы-де кормим вас, бояро́в, так и будьте нам за то в вечной благодарности и раболепстве.
Говорить Бобич старался с запальчивостью, а сам косился на воеводу: как слушает? Распаляется ли сердцем с его, Бобичевых подстрекательных слов? Воевода сверкал глазами и губы кусал, стал-быть явно цеплял его Облакогонитель за живое.
– Никаких прав у родового воеводы нету, каждый прыщ норовит на него ногу задрать на собачий манер, он-де в роду местом выше, – продолжал волхв. – То ли дело воевода княжий, жизнь его есть сплошная разлюли малина. А уж посади тебя князь наместником, хоть бы и здесь в Серпейском граде… сам посуди: столица далеко, от полюдья до полюдья сам себе голова. Какой такой Дедята посмеет нос совать в твои дела и уж, тем более, на добычу твою боевую пасть скалозубить? Полюдье придет, поклонишься кому надо, чем надо – всего и делов, примут дань в лучшем виде, да еще и себе останется. А уж коли с Погостом станешь жить душа в душу, кто тебе тогда страшен?
