– Положенного времени не дожидайся. Кончила обряд Потвора, тут же начинай свой. Вот и не поспеет с дождичком ведьма болотная.
Облакогонитель воспрянул духом, уж больно хорош был совет. За погоду можно было и впрямь не беспокоиться, пусть о ней у Потворы голова болит. А утро великого дня вышло просто замечательное. Прохладно было, это да, что прохладно, то прохладно, но сухо, ясно, радостно.
На Красной горке все было уже приготовлено для жребийного гадания. Девушки накануне великого дня в тайном своем гулянии и гадании о женихах разукрасили старейшее в округе бабье дерево – березу лентами и бусами и всем-всем. Люд окрестный сходился спозаранку, дальний даже и с вечера, видимо-невидимо собралось народу на священное это по-зорище, даже старики такого собора не упомнят. Осенины для всей округи праздник свой, не только для вятичей. Да и то сказать, кто меж собою разберет голядь, славян или мерян с муромой? Породнились за многие годы, перемешались и кровью, и словами, и обычаем, разве что кто-нибудь волхвов волшевниками назовет, да коляду хороводом. И никому одних девок в роду иметь не хочется.
День Рожаниц есть праздник женский изначально. Оттого и повела его Потвора под женское под голосистое пение. Плыла Потвора лебедью белою вдоль хоровода женского певучего, выбирала себе помощниц. Хоть и знала Леля заранее, что сегодня ей бабушке помогать, за богиню быть одноименную, а волновалась: вдруг что-нибудь? Мало ли…
Потвора была во образе Мокоши, Рожаницы старшей, матери богов, воды и самой жизни. За Ладу красавицу, матерь человеческую, супругу Даждьбожию и любовь, выбрала она Раду. Ну а за Лелю, за обещание мужам подрастающим, за ласку и мать будущую, как и обещала, взяла в обряд внучку. Так и плыли друг за дружкой под слаженное под дивное пение голосистое от кола к самой середине Красной Горки, к пню вековому гадальному
Потвора дело делала привычное, мыслями была вся в образе, постороннего в голове не держала. Рада плыла, опустив очи долу, скромно, будто бы стесняясь несказанной своей красоты, так дивно расцветшей этой осенью. Леля раскраснелась лицом, была серьезна и старалась изо всех сил: шутка ли? Эвон, дело какое наиважное.
Лебедиными крылами взлетали рукава у Потвориной долгорукавки. С малым опозданием рассчитанным взмывали вверх руки Радуши. Следом плавно возносились Лелины. Три богини, три Рожаницы, три лебеди белые.
Вот и пень. Не мешкая, накинула на него Радуша белый льняной плат, вышитый Рожаницами и прочими женскими о́берегами. Леля подала с поклоном гадальные кости. Потвора громким голосом возгласила хвалу всеблагому Роду славянскому единому, женской ипостаси его Мокоши с Рожаницами и прочим всеблагим за неизменную их милость к сородникам своим земным. Руки ее, с зажатой в них чарочкой с гадальными костями, трепетали-тянулись вверх, к небу. Там же, вверху плескались ладони Радуши с Лелею, скользили вдоль Потвориных рук, сплетались меж собою, и вдруг отпрянули в стороны, а Потвора со словами: "Всеблагие боги-сородники, укажите волю-желание", резко опустила чашу на гадальный пень донцем кверху. Все вокруг в напряжении застыли, вот сейчас и объявится божественная воля.
