Олтух так удивился, что даже бояться позабыл.
– А тебе что за корысть до великого княжения?
– Ишь ты, совсем, видно, оклемался, коли о корысти заговорил, – рассмеялась Потвора. – А корысть моя простая: все на свете должно вершиться по идущим от пращуров родовым установлениям. Есть великий славянский род вятичей. И должен быть при нем родовой Погост, что служит Роду – единой и неделимой купности славянских богов и людей…
Потвора взглядом остановила дернувшегося было Олтуха, и слова его замерли на губах, не родившись.
– Все должно служить Роду. И Погост тоже Роду. Бабка умирала, закляла мать, мать перед смертью – меня, а я вот на внучку наложила зарок, коли сама не свершу заклятого, чтобы жизнь она положила за возвращение Погоста на прежнее намоленное место. Сюда. Под верховной старопогостовой волхвицы руку. Чтобы снова стоял на капище идол Рода четырехликий превыше всего. А твоя корысть в том, чтобы по мною сказанному делать. Будет тогда над тобою вечное благословение всеблагих и моя благодарность, а она, благодарность моя, серебром поет. Не будет богаче тебя человека до самого Царьграда, есть будешь с серебра и пить с серебра же.
– И что мне для этого надо сделать?
– Шепнуть княжичу на ушко, что берется старая ведьма Потвора посадить его на дедич трон.
Олтух поглядел на бабку недоверчиво, готовый рассмеяться вместе с нею над такою удачною шуткой. Он даже хихикнул с неким опережением, мы, мол, и сами с усами и не лыком шиты. Однако вид ведьмин насупленный к веселью не располагал, и смех его так и помер на губах, не родившись.
– Ты что, в самом деле? Ты рехнулась, или как? Бояры́, варяги, торговые мужики, а там еще и Кий пришлет дружину сестрице на подмогу, она его об том уже и просила… не-ет, это без меня. Да ты и о Любомире забыла! Сильна ты, Потвора, да не всесильна, иначе не прокняжил бы князь, обидчик ваш, сорок годков.
Змееныш вскочил, рванулся к тиунову горлу. С визгом сорвался Олтух с лавки, а Потвора рявкнула по-медвежьи:
– Сидеть!
Олтух и ведьменыш замерли на месте, а бабуля заговорила тяжким голосом, каждое слово будто молотом кузнечным вбивала в голову накрепко.
– Уговаривать не стану, уж коли пришел, все сделаешь по моим словам, деваться тебе некуда. Ну а тайну соблюдешь, откуда княгине о том разговоре проведать? Знай-себе, служи. От меня же тебе не скрыться, ты не князь, из-под земли достану. Хочешь, расскажу, как будешь умирать? Камни обрыдаются. Или про деток твоих рассказать? Про жену? Про матушку? Не надо? Вот и договорились.
