– Нам пора, – слегка грустно, не отпуская взора, проговорила она
– Нам пора
– Ты сдержишь свое слово?
– Никто не сможет заставить меня его нарушить.
Они распрощались. Распрощались так, как это умеют делать только влюбленные. Даже мягко сказать – влюбленные. Молодые влюбленные! Когда-то давно Александр Дюма писал – молодые влюбляются во вчерашний день, задумываются о сегодняшнем, и напрочь забывают о завтрашнем. Каждый раз, когда Ганс видел ее, несмотря на собственную серьезность, несмотря на всю целеустремленность и в некоторой мере упрямость, черта, та которая, наверное, была присуща каждому уважающему себя арийцу, он всегда чувствовал себя именно молодым. Но какое это было наслаждение! Он еще долго смотрел ей вдаль, смотрел, и замечал, она тоже оборачивалась, провожала его взглядом. И даже когда постучали по его плечу, он продолжал смотреть, даже когда уходил вглубь вокзала, прямо к железнодорожным путям, он все до конца смотрел на нее, и, несмотря на дистанцию, ему продолжалось казаться, будто он способен увидеть эти изумрудные, светящиеся от любви глаза.
– Ганс! – вновь, этот голос, тот самый бас, тот самый низкий тон, наверное, единственный, что был способен вывести его из сладостных мечт, из удивительных раздумий кипящей крови, пробудил его, – Ганс! Что с тобою?
Он обернулся, всматриваясь в лицо своего друга. Это не было для него сюрпризом, он знал – они будут в одном поезде. Только Ганс – летчик. Но Томас – танкист. Он вновь поднял свою улыбку, как армия поднимает белый флаг в период отчаяния, и, пусть даже это полотно, столь очевидное, столь прозрачное, сквозь которое можно с легкостью было бы разглядеть любые человеческие чувства, Томас, в силу своего прагматизма или глупости, наверное, читателю стоит выбирать самостоятельно, не имел возможности просматривать даже сквозь столь ненадежную защиту.
– Я в порядке, – натягивая улыбку до ушей, отвечал он, – Я в порядке, дружище, – он похлопал его по плечу.
Они обнялись.
– Как твоя? – в инерции радости вопрошал Томас, – Успокоилась?
– Моя?.. – он отвел взгляд, на секунду теряя силы держать улыбку, но, сквозь мгновение, вновь его возвратив, ответил – Моя в порядке. Будет в порядке. Наверное, поедет к родителям. Не знаю. А твоя?
Томас усмехнулся, довольно раскрывая свою белоснежную улыбку. Он достал чемодан, который, можно было бы подумать, держится закрытым лишь благодаря неведомой божественной помощи, немного раскрыл его, и, мгновенно, благодаря своей нечеловеческой силе, его прикрывая, позволив оставаться Гансу шокированным, в некоторой мере совершенно выбитым от его содержимого.
