Правда, протянутая бродившим вокруг лагеря благодарным за заботу Вольфгангом, в круглой жестяной банке шоколадка чуть было не склонила чашу весов в другую сторону. Коричневая долька, затмив всё пробованное ранее, безумной сладостью взорвалась во рту Алексея. Очнувшись, словно от контузии, с усилием воли, под одобрительное кивание сидевших рядом солдат, с сожалением передал «яство» остальным.
«Но это же не еда – а так, баловство одно», – провожая глазами чудное лакомство, медленно приходил в себя Алексей.
О начале войны немцы рассуждали интересно: во всём виноваты евреи и комиссары. О как! Это они, евреи, захватив Россию, хотели завоевать весь мир. А немецкая армия, встав на пути «большевистских орд», этот мир спасает.
На Лёшкин с подковыркой вопрос о «спасенных» уже Франции, Голландии, Греции и стран иже с ними – собственно, от кого?! Собеседники долго орали про «швайн» Черчилля, настроившего «Ойропу» против мирного, немецкого народа. Сам же Алексей, при попытке узнать его мнение по данному вопросу, обострять ситуацию не стал.
– Я знаю, чего они не поделили! – медленно, давая Питеру время осознать и перевести товарищам свою речь, многозначительно тыкая указательным пальцем в небо, начал Лёха. Немцы, напряжённо слушая, сгрудились вокруг красноармейца. – Усы у них разного фасона, вот и выясняют, у кого краше!
Гогот, разнесшийся над грудой вещей, заставил выглянуть из палатки доктора. Подойдя к подскочившим при виде офицера солдатам, полюбопытствовал. Объяснили. Отсмеявшись, велел по одному заходить для осмотра и перевязки ран.
Лёшкина нога врачу понравилась. Наложив свежую повязку, отправил на погрузку наконец-то подошедших подвод. Четыре небольших телеги с красными крестами на изорванных, выцветших тентах не вместили в себя и трети заготовленного имущества.
Распсиховавшись, доктор, оставив для пригляда за хозяйством санитаров, Питера и Алексея, с остальными легкоранеными солдатами, несмотря на позднее время, отправился вслед за обозом. Выбивать у начальства нормальный транспорт. Старшим в их команде был назначен второй санитар по имени Ганс. Солдаты, распределив между собой время ночного дежурства, выпили по кружке кофе с покрытым размоченным в воде сахаром хлебом и отправились спать. Лёху от ночного бдения благоразумно освободили: уж он бы им наохранял! А что? Осколок извлекли, опухоль с ноги почти спала, рана не гноилась – пора и честь знать! Нет, убивать он никого не собирался, всё же люди к нему отнеслись хорошо, а вот оружие ему было нужно. И карабин этот пришёлся бы как нельзя кстати. Но была проблема: он был один, а потому всегда у часового. Немецкого, дисциплинированного часового.
