После завтрака позиции батальона вяло – с десяток разрывов – обстреляла артиллерия противника. Снаряды были мощные, но, кроме неприятностей с осыпавшимися стенками ходов сообщений, толку от них не было. Затем по дороге припылили три танка. Встали примерно в километре. Щёлкнули кургузые танковые пушки – насмешили только. Со стороны батальона – тишина. На брустверах ни души: все сидят на дне окопов, ибо комбат обещал лично перестрелять особо любопытных. Да и солнце, ослепляя врага, играло в пользу защитников.
Так ничего и не добившись, немцы убрались восвояси – к кромке леса где, судя по пыли и солнечным бликам, сил их скопилось изрядно. О прикрывающем отступление корпуса батальоне враг, определённо, знал, но на штурм пока не решался. Вскоре стало ясно почему: сзади, на позициях четвёртой, сборной роты, разгорелся бой. До трёх сотен пехотинцев противника, с лёгкими миномётами, видимо, обойдя оборону по болотине, попытались напасть с тыла, но были остановлены и рассеяны стрелковым огнём красноармейцев четвёртой роты. Фашисты, понеся потери, отошли в «загаженный» любителями неспелых фруктов сад, где и обосновались, отрезав батальону пути отступления. Разрывы немецких мин заухали было на позициях вышеозначенной роты, но сиё безобразие скоро прекратилось: снабжать миномётчиков боеприпасами в обход, через болото, по-пешему – дело утомительное. Плотного огня не получилось, а от редких миномётных выстрелов толку никакого: там тоже бойцы за несколько дней сидения нор в земле нарыли до кровавых мозолей.
Опять затишье. Время к обеду. Всю ночь несомкнувший глаз Лёха под лучами полуденного солнца, что называется, поплыл. Свернулся калачиком на дне траншеи, выспавшегося Димку Красовитова выставил караульным, и поминай как звали. Во сне напряжение спало, ушёл постоянный страх, а далёкие выстрелы и разрывы слились в один монотонный, убаюкивающий гул. Вот только земля! Земля дрожала, подбрасывала, с силой прикладывая Лёшкино тело о дно окопа. Воздух – тугой и жёсткий – больно врывался в лёгкие, долбил по ушам! Дышать! Дышать становилось всё труднее. Тяжесть нестерпимо давила на грудь.
Проснулся. Попытался открыть глаза – не получилось. Пошевелил конечностями – свободной оказалась только правая рука, остальное засыпано землёй. Кое-как откопал себя по пояс. В глазах и ушах песок, в голове гул. Солнца нет – вокруг пыль столбом, темно как ночью. В носу запах взрывчатки. Огляделся – казалось, засыпал совсем в другом месте! Всё до неузнаваемости изменилось: не было больше окопов, одни воронки вокруг. Перепахано всё. Начал возвращаться слух. А с пронёсшейся над головой тенью от самолёта пришло и понимание происходящего: батальон бомбят пикировщики! Выбивая из земли высокие, двухметровые фонтаны пыли, зачавкали невдалеке пулемётные пули – это бортовой стрелок внёс свой посильный вклад. Очень захотелось зарыться обратно. Вдруг под собой почувствовал шевеление. Сам не понял как, мгновенно оказался откопанным, на корточках, в паре метров в стороне. А с места его бывшей лежанки, отплёвываясь и отряхиваясь, выползал красноармеец Красовитов. Рот бойца был широко открыт, глаза навыкате, выражение лица – безумное. Первой Лёхиной мыслью было: ну всё, отвоевался! Стало даже не по себе как-то. Но нет, разглядев Алексея, Дима чего-то залепетал губами, однако ненадолго: очередной пролетающий над головами самолёт, как по команде, уложил друзей лицом в песок. Земля содрогнулась. Ударная волна выбила из лёгких воздух, снова больно резануло по ушам. Тела солдат подбросило и с силой швырнуло о землю.
