Между тем стемнело, и по дороге вновь двинулись войска. Остатки корпуса отступали на восток. Взрывая тишину рёвом двигателей, из темноты ночи выплывала побитая в боях техника. Опять повозки и грузовики, гружённые ранеными бойцами. Понурые лица пехоты, танки на сцепках. Всё это Лёха уже видел и чтобы не портить себе настроение, хотел завалиться спать, да только неугомонный Цепеленко заставил следить за личным составом:
– Чтобы кто не драпанул в темноте с отступающими колоннами. Ищи потом ветра в поле…
Оно и верно: настроение во взводе было хуже некуда, прямо скажем – тоскливое было настроение. А тут ещё командир «обрадовал»: батальон получил команду прикрывать отход корпуса ещё двое суток. Ну или до подхода свежих частей. А какие они «свежие», Лёшка ещё вчера насмотрелся. Немного успокаивало известие о том, что «фрицы» – как с подачи комбата теперь начали называть фашистов, – отбивая постоянные атаки наших войск, понесли немалые потери и сами засели в оборону.
– Может, отсидимся по-тихому? Может, не придут «фрицы» эти? Вон наших сколько побило, так их целый корпус был, а нас здесь всего ничего! – при свете восходящего солнца поскуливал на ухо не спавшему всю ночь, продрогшему Алексею Димка Красовитов. Лёха отмалчивался. А чего говорить-то, он и сам так думал и сам боялся, вот только показать свой страх перед товарищами стыдился: всё-таки командир, хоть и младший.
Рассвело. Корпус ушёл на восток. Пыль улеглась. Справа и слева от позиций батальона, довольно высоко, пролетели эскадрильи немецких пикировщиков. Вскоре сзади загрохотало.
– Кто не спрятался, я не виноват! – вымученно пошутил стоявший рядом взводный. Затем, переведя взгляд на Лёху с Цепеленко, тревожно спросил. – Вы как? Сдюжите? Сдаётся мне, сегодня жарко будет!
– И сами сдюжим, и ребят удержим, не переживай, лейтенант, – не опозорим! – необычно, на «ты», за двоих ответил командиру Цепеленко. Не по-уставному ответил, а просто – по-мужски. Пожали руки, хлопнули друг друга по плечам, и, как ни странно, Лёшка почувствовал себя лучше. Прошло ощущение тошнотворной тяжести в желудке. Страх хоть и не исчез совсем, но перестал мешать жить – заниматься обыденными делами. Заработали мозги, привычно ставя ежедневные, сержантские задачи; оправился сам. Проверил и потребовал привести в порядок внешний вид у солдат своего отделения, до этого вольготно дрыхнувших на лежанках, устроенных из снарядных ящиков. Кому не понравилось, надавил голосом, подчинил и одновременно избавился ещё от чуточки страха. Старший сержант-артиллерист, под команду которого по приказу ротного должно было поступить всё отделение, включая командира, Лёшкиному самоуправству возражать не стал. Более того, отведя Алексея в сторону, извинился за доставленные не по своей вине неудобства и попросил их с Димкой Красовитовым прикрывать орудийные расчёты пулемётным огнём. На том, пожав руки, и разошлись.
