– Чур меня! Матерь божья! Спаси и сохрани!
Олонец сделал только один шаг вперед и упал на колени.
– Помоги! – тихо попросил он и завалился набок.
Филька подошел не сразу. Сначала еще потрясся в стороне, несколько раз перекрестил Олонца, но решился. Помогать было его работой, за помощь ему давали еду, выпивку или даже копеечку. Даже подозревая, что сейчас ему не будет никакой награды он все-таки не смог преодолеть жизненного обыкновения.
Подобравшись к гостю, он попытался переволочь его на старые, от прежнего хозяина оставшиеся шкуры. Рассмотрев раны, заохал, а увидев все еще сочащийся кровью долгий порез по левой руке, решил, что надо позвать людей. Дернулся к выходу, но Олонец ухватил его за рубаху:
– Никому не говори, что я тут!
– Как же… как же тогда? – растерялся паренек.
– Сухого мха принеси. Полотном примотай, – сказал Олонец, собравшись с силами и снова потерял сознание.
Следующим днем Олонец спал долго. Проснулся только около полудня, когда Филька, вернувшийся из слободы возился с собранной милостыней – лепешкой и плошкой сметаны. Принести воды паренек не догадался и гостю пришлось просить его. Пока Филька бегал к реке, Олонец осмотрел рану. Мха Филька принес много, но примотал кое-как.
Пришлось просить его перевязать заново, но теперь под присмотром Олонца.
Не сжевав и половины лепешки, Олонец снова заснул.
Так и повелось. Большую часть времени Филька ходил по слободе с поденной работой или милостыней, пропивал в кабаке часть добытого, но в полдень и к вечеру приносил уцелевшее Олонцу.
Уже на второй день Игнат стал выбираться наружу. Дни стояли теплые и ему приятно было посидеть на зеленой траве под высоким синим небом. Давно уже он не вел такой праздной жизни и теперь видел в этом особую приятность.
По предсказанию Жмыха, первые дни он действительно мочился кровью. Но все же радовался, что сбылось именно пророчество Потапки, а не Зубова.
Выбирался во двор, садился на ветхую поленницу и за высокой травой его было совершенно не видно. Чтобы не быть узнанным, он надевал ветхий котлям, завалявшийся в избе, голову по-остяцки покрывал платком, прежние чулки-ноговицы не чистил. Так что слободские рыбаки если и замечали его, то издалека принимали за остяка и не обращали внимания. Остальным инородцам по наказу Олонца Филька сказал, что это отбившийся от своей ватаги промышленник с Оби. Русские, у которых не было товара на обмен, не вызывали любопытства остяков, так что и те об Олонце никому ничего не рассказывали. Да и какой бы православный стал их слушать?
