За ножом пришлось идти на кухню, благо меня там знали и любили. Я мило улыбалась и нежно щебетала, раскланиваясь со слугами. Раз и навсегда запомнила я ещё в детстве одну простую истину: хочешь добиться чего-то стоящего, заставь толпу почувствовать, что она тебе небезразлична. Управляй серой безликой массой, но так, чтобы марионетки чувствовали свою самостоятельность. Я заучила этот урок наизусть и вела себя соответствующе. Мачеха — нет. И потому как бы случайно брошенная фраза о её властолюбии и зависти моей красоте и юности крепко засела в умах черни. А мясницкий нож нашёл своё место в рукаве, надёжно скрытый пышной пеной кружева.
Дорогу к отцовским покоям я знала великолепно, шла легко и непринуждённо, и слуги, встречавшиеся мне по пути, ничего не заподозрили. Единственное дитя, не оправившееся от горя, спешит к отцу за утешением и любовью. Разве есть в этом что-то странное?
Время было выгадано мной идеально: отец сидел в одиночестве в своём кабинете и смотрел на пляшущее в камине пламя. Заметил меня, удивился, попытался улыбнуться, но вышло плохо. Не умеешь ты, папуля, притворяться, не пытайся лучше! Отец помолчал немного, спросил недовольным тоном:
— Ты что-то хотела, дочка?
А я улыбнулась в ответ и пропела:
— Да, папочка.
Нож тускло и зло сверкнул в отсвете камина…
Наутро труп увидели. Подняли крик. Утроили охрану. Подозревали мачеху. Её вину не доказали. Искали убийцу… Не нашли. А я сидела в своей комнате, бледная, заплаканная, в чёрном строгом платье и вышивала алые розы на белом снегу.
К несчастью, мачеха всё поняла очень быстро. Гораздо быстрее, чем я рассчитывала. Из-за чего так получилось, я не знаю. То ли новая королева была чрезвычайно умна, то ли она просто промышляла тем же. Ход её мыслей был мне неважен. Интересен лишь результат. И способ, выбранный ею, чтобы избавиться от меня и опасности, которую я представляла.
Вся задумка мачехи изначально была скучным и нелепым фарсом. Охота, егерь, несчастный случай. Какая безвкусица! Неужели она испугалась марать руки? А вот меня такая перспектива не пугала. Напротив — предвкушение кровавой мистерии будоражило сознание. Бедняга-егерь, он даже не понял, как умер. Нож вошёл ему в глотку, как в масло. А мои руки окропила горячая кровь. Что может быть лучше этого ощущения, когда под твоими пальцами угасает последнее биение жизни, когда в глазах твоей жертвы гаснет прощальный отблеск мысли? Нет ощущения более сладкого и пьянящего.
