Парочка получилась странная: Борис – спортсмен-авиамоделист, инженер закрытого научного института с золотыми руками и светлой головой, и я – вечно витающая в облаках, наивная, верящая всем и всему на свете…
Не могу сказать, что любила Бориса – после развода мужчины не занимали в моей жизни большого места – просто плыла по течению, а с ним было интересно и весело, зачем же отталкивать? Он приносил с работы какие-то приборчики, изготовляющие «живую» и «мертвую» воду, и вода действительно заживляла ранки на вечно разбитых коленках моего сына. Спокойный и рассудительный, умел делать все (в этом мы были похожи – я тоже, если надо, сменю розетку), однако мои слова:
– Боречка! Давай-ка мы (подразумевалось, естественно, «ты») сделаем… – приводили его в восторг:
– Лерочка, дорогая, не криви душой, говори, как есть: ты, Борис, сделай.
Например:
– Боря, давай-ка мы наклеим кафельную плитку у меня на кухне, а то дети (читай – эти свины) вытирают свои прекрасные поросячьи ручки прямо об стенку и вид разводов на стене мне очень не нравится. Поэтому у стола должна быть кафельная плитка – она легко моется, и на кухне будет чисто – ля-ля-ля!
Борис озадачивался и начинал искать немного кафеля, потом что-нибудь, на что его можно клеить – например, специальный мешок с нашего химического завода. Он резал мешок пятаками, потом капал на них ацетоном и прикладывал к плитке, а плитку прижимал к стене – все – она села железно!
Все довольны, все смеются…
***
Какой только живности не было у моих детей – особенно зимой, когда мерзнувшее зверье из живого уголка сотрудники Дворца разбирали по домам.
В один из таких дней у меня поселился попугай Жако – огромный, серый, с ярко красным хвостом. Он был хорошо воспитан – сказать вошедшему «здррравствуй» – было делом чести, даже если этот человек только что вышел из комнаты. Дети так и поступали – выходили, а потом тут же возвращались и хохотали от души – уж очень забавно было слушать, как он здоровается. Перелет же через комнату давался попугаю с трудом – сидя на шкафу он долго примерялся, потом делал отчаянный бросок до другой стены, садился на ковер – победа! Надо было видеть, с какой неимоверной гордостью он оглядывал нас, ожидая похвалы.
– Орел, настоящий орел, – подхалимничали дети.
– Курррит, засррранка! – тут же продавала меня с потрохами птица голосом мамы. Угрозы отправить его за это на историческую родину – то есть в холодный Дворец – не вызывали никакой реакции, кроме очередного взрыва смеха у детей. Вообще эти деточки росли такими шустрыми – палец в рот не клади.
